«Иисус отвечал ему: первая из всех заповедей: слушай, Израиль! Господь Бог наш есть Господь единый; и возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею, — вот первая заповедь!» (Мк 12:29-30).
Две благоглупости одинаково трудно запомнить. Пушкин считал, что мы тем больше нравимся женщине, чем меньше её любим или наоборот? К учению глухо голодное брюхо или сытое?
Трудно запомнить, потому что все два (четыре) утверждения неверны. Обожравшись так же трудно учиться, как голодая. Любовь не бывает «больше» или «меньше».
Поэтому заповеди Бог даёт людям одновременно и после сытного обеда и на пустой желудок. С одной стороны, они вышли из рабства и по этому поводу подкрепились, чем Бог послал. С другой стороны, перед получением заповедей народ три дня «освящал себя», что, разумеется, включало в себя пост.
Что до любви, то заповеди начинаются с признания Бога в любви. «Люби Меня и только меня», — вот это признание в любви. Как Бог любит человека? Ну как же — «всем сердце», «всей душой», «всем разумением», «со всей силой». Никак «меньше» или «больше». Любовь либо всё, либо это не любовь или даже нелюбовь.
Странно признаваться в любви таким образом? А когда любящий спрашивает, согласна ли любимая выйти за него замуж — странно? Он же не говорит «я согласен выйти», он просит её. Его согласие, его любовь самоочевидны. Вообще-то, если уж совсем нормально всё складывается, то никто и не спрашивает — точь в точь как Бог не спрашивает согласия Израиля. Ну смешно спрашивать у самого себя — а если любишь, то и тебя любят, и другой это уже ты сам, и заранее понятно, что вы муж и жена. Либо само собой, либо какая это любовь! А если «больше», «меньше», то это уже даже не влюблённость, это уже разврат какой-то.
В другом разговоре на тот же самый вопрос даётся немного другой ответ: высшая заповедь в том, чтобы любить Бога и ближнего как самого себя (Мф. 22, 39). Любовь оказывается плотным клубком, в которой я сам, Бог, ближний соединены и только поэтому оказываются, наконец, свободны любить.
Все остальные заповеди, соответственно, об издержках любви. Конечно, в мире есть зло от ненависти, но всё-таки ненависть и зло лишь плесень на любви. Как может любовь заплесневеть? Да вот вторая заповедь — «не сотвори себе кумира». Конечно, это и про ложных кумиров, но всё-таки самое опасный кумир творится из того, кого человек любит. Любит, но… Ну вот Библия — очень часто бывает кумиром. Любая страница Божьего откровения может стать идолом, если её вырвут из Бога. Как и в земной любви первый признак неблагополучия — чрезмерность, нервозность. О, конечно, надо обещать достать луну с неба, но посвятить себя исключительно доставанию луны означает изменить любимому человека. Ему же не луна нужна, а любовь. Надо понимать, где метафора, а где реальность. Некоторые творят кумира из нижнего белья любимого человека, некоторые из фотографий любимого человека — да так, что за фотографиями уже не видят любимого, а самые отъявленные идолопоклонники прямо из своей любви творят идола. Кланяются Богу, говорят лишь о Боге, всё делают именем Божьим… Только Богу не дают слова сказать… Манипуляция называется.
Почему самая главная позитивная заповедь — о субботе? Потому что ты любить люби, а знай меру. Остановись, мгновенье, дай любимому тебя полюбить. Муж хочет тебя обнять, а ты в магазин бежишь — ну сделай себе субботу! Ну, не заработаешь ты чего-то — вот и проверь, у вас любовь-морковь или всего лишь заработинг-шоппинг. »Я для тебя всем пожертвовал/пожертвовала» — так вот не надо, ради Бога! Не надо жертвовать, надо сесть и расслабиться. А то любовь попросту отстанет, свалится и умрёт где-то на обочине, а и не заметишь.
То же самое про не убий. Исторически заповедь понимали как «не убий своего». Врага, который может убить любимого человека — его убий, на него заповедь не распространяется. Мол, во имя ненависти и корысти — это агрессивное убийство, а во имя защиты любимого человека — оборонительное. Так вот — никого не убий, и любимого человека защити как угодно, но не убийством, не лжесвидетельством, не воровством. А то, знаете ли, и супружескую измену истолковывают как защиту любимого человека. Она устала, надо дать ей отдохнуть… И вообще для любви полезно разнообразие… Ага, а для потенции полезна кастрация.
Именно потому, что заповеди не про грехи от ненависти, а про грехи от любви, нет ожидаемой заповеди «не пей», но есть неожиданное «почитай родителей». Любят дети родителей, и родители любят детей — именно поэтому отношения с родителями так часто не плохи, а катастрофически плохи. Если бы просто размножились и разбежались — нет проблем. Налицо, однако, любовь, причём самая дурацкая, нелепая, трудная — любовь неравная, любовь, заведомо сопряжённая с властью, да ещё с какой — сперва они тебя, а потом ты их… Точь в точь как с Богом — сперва люди у Него в руках, а потом Он в руках у людей…
На самом деле, конечно, и в самой обычной любви равенства нет, симметрия кажущаяся, и гармония обманчивая. Так что привкус почитания в любой любви есть — даже не привкус, а что-то вроде одежды или поцелуя, когда тебе уже девяносто лет, а жене восемьдесят, но что ж — не целоваться? Наоборот! Просто раньше поцелуи помогали любить, а теперь любовь помогает целоваться. Так и с почитанием — вроде бы уже насквозь любимого человека знаешь, как знают дети родителей, и такое знаешь, что уж какая тут любовь… Ещё хорошо, коли у них Альцгеймер, а если в своём уме? Да-да, всё понятно, но — любовь, и именно такая вот, с почитанием! Главное — почитать родителей не для того, чтобы тебя потом твои дети почитали. Поэтому в Библии сплошь рядом чудо, когда рождается ребёнок у бездетных родителей, и этот ребёнок — последний в роду, у него детей нет, и все, однако, счастливы.
Заповеди даны на бегу. Всего три месяца как спаслись из рабства. Пройдёт не один десяток лет, пока появится уголок для сердца. Историки вообще склонны считать, что блуждания по пустыне сильно преувеличены, а литературоведы знают, с какой целью преувеличены — и это вполне разумная цель и вполне адекватные художественные средства. Можно считать случайностью, что Бог избрал для проникновения в мир кочевников-скотоводов, но никак нельзя считать случайностью, что именно кочевье, путь и дорога остались символом отношений с Богом — пути к Богу и пути Бога — когда уже давным давно все осели, пустили корни, стали сеятелями и раввинами. Всё-таки человек не кирпич, жить в кирпичном доме хорошо, но хорошо именно потому, что этот дом при пути.
Милым напоминанием о вечном пути кочевья осталось в речи Иисуса выражение «на первой заповеди висят все остальные» — в шатре кочевника ценные вещи именно подвешивали. Основанием, фундаментом, оказывалась крыша и небо. Перевёрнутый мир. Если, конечно, считать нормальным тот мир, в котором уже никто никуда не идёт. Но ведь в самом оседлом мире человек жив, пока движется, и не случайно заповедь Иисус иллюстрирует картиной: путь, дорога из Иерусалима на север, по которой снуют паломники, разбойники, священники и, славатебегосподи, самаритяне.
Кому нужен дом, пусть даже Божий, к которому не ведёт ни одна дорога, из которого не ведёт ни одна дорога? Все те, скажем деликатно, приключения, в ходе которых случается нарушить заповедь, всё то, что называется беспутством, возможно именно на пути, в движении, не всегда физическом, но всегда человеческом. В дороге человек находит любовь — не у себя же дома, под кроватью — в дороге любит и, если любит, дорога эта не закончится со смертью. Хотя жизнь по заповедям не поможет воскреснуть, но жизнь против заповедей точно осложнит процесс воскресения. Вам это надо?
