«Кто будет исполнять волю Божию, тот Мне брат, и сестра, и матерь» (Мк 3:35).
Сказать, что Иисус есть Христос, не самое трудное. Ведь «Христос», «Машиах», «Помазанник» — «Принц», «Избавитель», «Королевич» — это всё должности, призвания, прилагательные. С трудом верится, что Иисус есть Христос (точнее, «с трудом» — не верится, верится без труда, благодатью) — но если уж верится, что Иисус есть Христос, то встаёт закономерный вопрос, кто же такой Иисус. Не по делам, а по сути. Кто Он? Допустим, Ему не надо никого спасать, — кто Он тогда?
Одно из самых удивительных открытий человека — разница между рождением и творчеством. Это разница между воспроизводством и производством. Повторением и новизной.
В одном фантастическом рассказе автор изобразил Землю, на которой умерла промышленность, потому что нехорошие инопланетяне на каждом перекрёстке поставили машинку. Поставишь в машинку кастрюльку — машинка сделает копию кастрюльки. Бесплатно.
Правда, копия всегда была самую малость хуже оригинала. Но самую малость!
В итоге через два столетия люди еле выживали, потому что все предметы вокруг них были уже копиями в десятом или сотом поколении, и ощутимо плоше, чем оригиналы. А оригиналы обветшали, как и всё материальное. Нового же не делали — зачем, если всегда можно сделать копию и этим удовлетвориться?
Такой была бы жизнь в мире без творчества, где бы всё только воспроизводилось. Рождалось, продолжая родителей. Авраам роди Исаака. Зевс роди Афину и ещё несколько тысяч божеств и полубожеств. И вообще божество рождает мир. В процесс накапливаются ухудшения, что и объясняет, почему божество это божество, а мир это мир.
Именно здесь при всём сходстве терминов, сюжетов, обрядов пропасть между верой Израиля и окружавших его народов. Бог не рождает мир, Бог — творит мир. У Бога не может быть ни жены, ни детей.
Это абсолютно принципиально для психологии, которая считает, что происхождение определяет всё последующее. На яблоне не растут груши. На Боге не растёт ни-че-го. Все эти языческие разговоры про осирисов и дионисов, не говоря уж о божественных юлиях, — брррр, какая гадость! Это же Бог! Единственное, что о Нём точно известно, — что Он иной. А отец — ну что в сыне такого, чего бы не было в отце? Сын так, копия. Чуть-чуть ухудшенная, как правила, а чаще сильно ухудшенная, почему Екклесиаст так и воздыхал о том, что всё суета сует, и наследник растратит то, что копил отец… Бога растратить нельзя! Богу наследники не нужны! Поэтому Бог не женщина, поэтому у Бога нет жены. Скорее уж, Бог холостой гончар, а люди — результат Его творчества. Горшки гончару не дети.
Противопоставление рождения и творения — причина, по которой догматы об Иисусе почти исключительно описывают Его рождение. Собственно, то, что Иисус — Сын Божий в самом строгом, не переносном смысле слова, и есть первый догмат. Все дети Божии в переносном смысле, а Этот — в буквальном. Он идентичен Отцу Небесному как земные сыновья идентичны земным отцам. Исаак идентичен Авраама, Исаак — это бессмертный Авраам.
Да, о Сарре при этом никто не думает, такая уж эпоха. Зато о Марии думали много, хотя эпоха была прежняя, вполне патриархальная, но в центре истории оказался не спасённый от гибели Исаак, а не спасённый от гибели Иисус.
Из четырёх Евангелий только два говорят о рождении Иисуса, делая это именно для того, чтобы описать Иисуса как Бога — Сына Божия в очень жёстком смысле слова. Не как второго бога, а как того же Единого Бога. Это абсолютно невыполнимая работа, которую надо было выполнить. Её и выполнили вот так — через описание Рождества. Означает ли это, что описание — выдумка? Да нет, это лишь означает, что описание — Откровение Божие и смелость человеческая. Кто-то побоялся говорить о Благовещении, ведь это верное обвинение в многобожии, язычестве, а кто-то не побоялся.
Любопытно, что Матфей, описывая отношение Иисуса к родным, передаёт слова Иисуса, упоминающие Отца: кто испоняет волю Отца Моего Небесного, тот мне мать, сестра и брат. Марк, который всячески, сознательно представляет Иисуса как Мистера Икс, чья личность неизвестна, чтобы держать читателя в напряжении, заменяет «Отца Моего Небесного» на «Бога». Пусть читатель понервничает, хотя бы понарошку — ведь читатель уже знает, что Иисус Богу — Сын, иначе бы и не стал читать, Марк пишет для верующих.
Через несколько веков желание подчеркнуть, что Иисус — не только человек, но и Бог, тоже выразилось в рассуждениях об обстоятельствах Его рождения. Так возникли два близких выражения «бессеменное зачатие» и «непорочное зачатие». Сегодня это всё кажется ужасной архаикой, и это и есть архаика, но «устарело» не означает «неверно». Просто это описание способами того времени.
«Непорочное зачатие» — это о зачатии Марии, и «непорочное» вовсе не означает, что Мария была зачата от Духа Святого. Нет, обычное было зачатие. Но по представлениям того времени, «обычное зачатие» — это зачатие, при котором передаётся грех Адама и Евы. Мария зачата так, что она от греха свободна. Что же, значит, Ей было легче жить? Значит, Ангелу она так мудро отвечала, потому что была лучше, непорочнее других людей?
А кто сказал, что без греха жизнь легче? Адам и Ева согрешили в безгрешном состоянии! Так что всё прямо наоборот — Марии тяжелее. Ей даже тяжелее, чем если бы она была в раю, потому что она ведь знает, что такое грех, она окружена им как воздухом, и грех тянет, манит… Она — не поддаётся. Она проходит обратно тот путь, который протоптала Ева.
«Бессеменное зачатие» — это уже не о том, как зачинали Марию, а о том, как зачинала Мария. Но это абсолютно не о зачатии, конечно, это — опять об Иисусе. Что Он родился человеком, это была данность и очевидность и для тех, кто не веровал в Него, и для неверующих. Историчность Иисуса подвергли сомнению только в XIX веке добропорядочные немецкие профессора, для которых было немыслимо представить себе роды без свидетельства о рождении. Нет бумажки — нет человека. Но с тех пор профессора остепенились и поумнели, тем более, что как минимум одна находка подтвердила, что об Иисусе писал совершенно не веровавший в Него Тацит, писал именно как о человеке.
Человек по матери, Бог по Отцу, — об этом «бессеменное зачатие»? Да нет, конечно. Не мутант. Не кентавр. Не Геркулес и не император. Человек и человек. Бог и Бог. Одновременно. Как это может быть? Никак. Этого не может быть. «Этого» быть не может, а «Этот» — есть. Вот Он, перед верующим. Перед неверующим — нет, но ещё не вечер.
Догматы о том, как соотносятся человек и Бог в Иисусе, очень напоминают разговоры о том, на кого больше похож ребёнок — на папу или на маму. Губы точно бабушкины, а носик двоюродного дяди. Эти вполне невинные, не унижающие ребёнка разговоры, но всё же хорошо, что они обычно ведутся, пока ребёнок ещё не понимает речи. Это довольно унизительно — что тебя считают всего лишь комбинацией кого-то другого, пусть даже нежно любимых родителей. Такой анализ свидетельствует о том, что сами аналитики ещё не очень-то взрослые люди.
Со временем попытки описать Христа усложнялись. В дело пошла античная философия — слова «Троица», «природа», «ипостась» именно оттуда, они заимствованы христианами, а не выдуманы. Но за всеми этими спорами осталась наивная убеждённость, что человек и Бог могут быть определены и расписаны по графам. Вот это Иисус делал как человек, а это как Бог. Сказать, что эти догматы неверны, невозможно. Если уж какой-то язык выбран для ответа на вопрос, то ответы могут быть верные, а могут быть неверные. Главное помнить, что вопрос — не единственный возможный и, очень может быть, не самый главный и важный. Это вопрос о Христе, а не сам Христос.
Конечно, философские ответы на вопрос о Христе большинству верующих не слишком интересы. Люди, для которых Иисус не просто человек, не просто один из миллиардов сыновей Божьих, а Сын Божий и Бог, веруют в это не потому, что поверили догматам. В Средние века из-за разных толкований догматов происходили войны, в наши дни выясняется, что воевали вообще не из-за догматов, а за национальную независимость: армян от византийцев, византийцев от итальянцев, испанцев от неиспанцев. Формулировки разные, а вера одна. Это не означает, что все формулировки ничего не означают, бывают и неверные формулировки. Но бывает, что догматы верные, а веры вообще нет или она какая-то такая кривая, что почти и антихристова.
Может быть, самым человечным способом описывать Иисуса остаётся описание Его окружения. Его братья и сёстры, упоминаемые в Евангелии, это родные или двоюродные? Может ли у абсолюта быть родной брат? Евангелисты этим вопросом не задавались, но у католиков и православных стало общим местом, что Мария родила только Иисуса, с Иосифом у неё отношения и после рождения Иисуса остались как у сестры с братом, а «братья и сёстры» — это дети Иосифа от предыдущего брака. Что вполне возможно. Важнее другое: когда человек начинает видеть в Иисусе не только ребёнка? Ведь все эти догматы и обсуждения порождены незрелым представлением о человеке — а незрелость и порождает незрелость. Господь Иисус предстаёт кем-то вроде Питер Пена, который навсегда застрял в детстве. Отец, мать, приёмный отец, братья и сёстры. А кто Он Сам?
Иисус не хочет быть вечным ребёнком и, главное, Он хочет спасти от такой вечной детскости человечество. Да, «будьте как дети» — чтобы вырасти. Да, «кто будет исполнять волю Божию, тот Мне брат, и сестра, и мать» — чтобы человек перешёл из мира, где всё определяется родственными связями, в мир Божий. Где не женятся и не выходят замуж не потому, что там нет любви, а потому что настоящая любовь не есть социальное явление, а «жениться» и «выходить замуж» — это социальное. Противоположности сходятся: в аду прелюбодеяния так же не обходятся без регистрации, как и в раю вечной любви. Нет братства в аду, нет братства и в раю: в аду — потому что все друг другу чужие, в раю — потому что все друг другу Бог.
Детское сознание интересуется, кто у Иисуса Отец, мать, есть ли братья и сёстры. Кругозор у ребёнка такой, он так мир познаёт, и это нормально. Однако, горькая правда заключается в том, что у Иисуса нет Отца вообще. «Почему Ты Меня оставил». Иисус — один на Кресте. Вот — взрослость. Одиночество и единственность, в которых погибает ребёнок и из которых вырастает личность. Эта горькая правда отчасти уравновешивается осознанием того, что Иисус и есть Отец. «Я и Отец одно». Нет какого-то особого старика на облаках, который посылает сына, чтобы защититься от претензий, навести порядок и вообще проявить себя. Есть Он. Один. Единственный. И вера в Него есть вхождение в ту жизнь, где верующий — единственный.
Спасение не в том, что Иисус что-то сделал. Спасение в том, что Иисус тот, Кто Он есть. Кусок вечности, упавший во время. Люди не Бога увидели — Бога увидеть невозможно, мы человека наконец-то увидели. Или не увидели — если мы увидели в Иисусе человека, каков человек по замыслу Творца, то мы в любом человеке будет видеть замысел Творца и обращаться с этим человеком соответственно. Ну и как? Видим? Мы братья, сёстры и мать Богу? А это нам скажут окружающие — исполняем мы заповеди Божии или нет. Это ведь лишь со стороны можно оценить. Иисус Бог, потому что Он не со стороны смотрит, а в нас живёт, Иисус человек, потому что Он со всех сторон защищает нас и, что часто намного важнее, защищает от нас, как родители защищают своих детей от внешних угроз, но и не дают своим детям стать грозой для окружающих.
Фрейд совершенно правильно определил, что отношения людей с Богом часто лишь продолжение их отношений с родным отцом. Это невротическая религия, это идолопоклонство в чистом виде, это подлежит преодолению. По мере преодоления – а его даёт вера и та самая жизнь по заповедям Божиим, мы начинаем видеть в Боге не только Отца, а в Иисусе не только Сына. Мы просто любим Бога. Мы взрослеем. Мы уже не дети, не друзья юности. Вот он – мир, покой, зрелость. Тогда и спасение достигает своей молочной зрелости. Мы просто любим людей, любим себя, и благодаря этому вечность из жутковатого и невероятного кошмара бессмертия, которое ведь без Бога попросту ад, становится реальностью воскресения и вечной взрослой жизни не только без свадеб и разводов, но и без детства и старости, без рождения и смерти, без попыток разделить и противопоставить человеческое и божеское даже с такой благой целью как свидетельство об Иисусе. Свидетельство и наставления – детство веры, общение и любовь – взрослость верующего.
