Вера сама по себе отношение к работе не меняет.
Распространённый в России миф об особом отношении к труду у старообрядцев неверен. Старообрядцы разные были. Отношение к труду у многих было особое, с точки зрения интеллигентных горожан предреволюционной России, но «особость» была не в особом варианте православия, а в традициях крестьянской среды, причём крестьян с очень своеобразным опытом гонений и сопротивления. Не «вера и работа», а «гонения и выживание». Не приведи, Господи, такого опыта.
Было ещё исследование Макса Вебера, у которого отец был одной христианской конфессии, а мать другой, и он считал, что разница в их отношении к труду определялась теологическими расхождениями этих конфессий. Он даже подобрал статистические данные, это доказывающие, но эта гипотеза всё-таки не была подтверждена при внимательном изучении. Другие обстоятельства важнее. То же с идеей, что православие отсталое, а католичество прогрессивное, поэтому Испания и Италия более развитые, чем Греция. Или что католичество отсталое, а протестантизм прогрессивный, поэтому Мексика отсталая, а США прогрессивные.
Каждый раз по внимательном изучении обнаруживается, что различия вызваны другими причинами, а религиозный фактор вторичен по отношению к географии, политике, культуре. Более того, даже география не всесильна. Север Италии экономически более развит, чем юг, и даже северное полушарие более развитое, чем южное, но, во-первых, Австралии никто не отменял, а она в южном, во-вторых и главных — и на севере полно лентяев, и на юге предостаточно успешнейших бизнесменов. Личные особенности оказываются важнее коллективных стереотипов.
Только вот «личные особенности» — это уже отношение к вере имеет прямое. Может иметь, если вера не просто исполнение обрядов, а какая-то внутренняя работа. Вера влияет на отношение к труду настолько, насколько сама вера — труд.
Работа ведь не только бухгалтерское понятие, но и научное. Учебник физики считает, что катящийся камень совершает работу, а учебнику физики можно верить.
Наверное, можно представить себе работу как пирамиду. Самую большую работу совершает в человеке его тело, не только руки и ноги, клетки и железы, но и психика, и мозг. Эта работа совершается невольно, автоматически, только болезнь, когда тело даёт сбои, заставляет почувствовать, какая эта важная работа.
Есть средний уровень работы — интеллектуальной и физической — работы сознательной, ради выживания себя и, если есть для кого стараться, то и ради других. Работа с выбором. Стимул выживания — только один из многих, и в нормальном обществе он не самый главный. Важнее «интересность». Это не означает, что работа должна быть интересной во всех деталях, каждую минуту. Мария Кюри, открывшая радиоактивность — и это открытие сразу стало исцелять миллионы людей — конечно, вдохновлялась и желанием служить людям, и жаждой познания, и желанием славы, как без этого, и желанием освободить женщин, включая себя, от дискриминации. Но это первоначальные импульсы, а работа её ежедневная была нудной, скучной, что дало повод Маяковскому сравнить и поэзию с добычей радия — в грамм добыча, в годы труды.
Есть работа высшего порядка — работа по самопознанию, работа любви, работа человечности. Без этой работы и общество хиреет-звереет, и человек опускается.
Конечно, эти три вида работы не образуют пирамиды, даже «пирамиды потребностей Маслоу». Количество тут не в чем измерять. Сердце целый день качает кровь — работа, верующий от сердца скажет «Господи!» — тоже работа. Сопоставить не получится.
Сопоставить не получается, а противопоставлять приходится. Например, физиологически человек способен убить — но на среднем, психологическом уровне есть какие-то барьеры, которые приходится специально снимать, если готовят киллера, спецназовца, палача. Даже выживание может быть отброшено в сторону — человек способен пожертвовать собой ради другого. Бросается в глаза, когда вера побуждает человека бросить работу — не будем уточнять, какую. Иногда бросают не потому, что понимают аморальность работы, а потому что чувствуют потребность духовного выживания — и уходят в монастырь, в пустыню.
При этом всегда остаётся вопросом свобода. Ведь и в монастырь можно уйти под влиянием момента или моды, и профессию выбрать не вполне свободно. Свобода выбора работы вообще достаточно недавнее явление. Дело не только в рабовладении или феодализме, когда людей тупо принуждали делать то, что им не нравилось, либо забирали у них плоды любимой работы. Дело в диапазоне — вот родился в неолите гениальный физик, и какую ему работу выбирать? То же и с верой, это же не просто внутренние ощущения, это отношения с Богом, а Богу не прикажешь, Бог не коуч, который всегда с тобой — ну, если платишь. Не крепостной, не лакей. Чего и себе желаем.
Может, самое очевидное проявление революции в отношении к труду — работа по дому. Оказывается, это работа, и она может быть свободной, может быть оплачиваемой, во всяком случае это не что-то животное — ты самка, вот и вылизывай детёнышей, давай им каши и самцу не забывай дать. Проституция с эксплуатацией, а стало — ну вот, что стало, то и стало, и это лучше, чем было. Куда больше людей в наше время делают такую странную работу, которую можно назвать «труд быть богатым человеком». Это действительно работа, труд, хотя не все богатые люди эту работу выполняют, к сожалению. Как не все бедняки — «нищие духом».
Работа из-под палки, работа «на дядю», работа «за гроши», — всё это разные виды несвободы. Ну нет другой работы, кроме как водкой торговать — что делать? Ну, может, иногда можно и водкой торговать, хотя всё-таки странная какая-то ситуация, надуманная. Бежать надо из такой ситуации, но иногда бежать не получается. Тогда остаётся молиться Хижине Дяди Тома. Кстати, по-английски роман называет «Кабина дяди Тома», так что жилищные условия были всё-таки не такие ужасные, не в шалаше жили. Тут как раз легче — нет выхода, в безвыходной ситуации только молиться и остаётся. Урановые рудники — и никакой Марии Кюри, просто кайлом вкалывай. Ну, и быть с товарищами по несчастью как дядя Том, и уже это более, чем достаточно. Не «ссучиваться». Не «кусочничать». Чем меньше свободы, тем больше искушение выживать за счёт другого, и чем более преодолевает человек это искушение, тем более он свободен.
Это всё-таки надуманная ситуация. Все мы недовольны «макрабством», всем кажется, что мы винтики в какой-то огромной бездушной машине современной цивилизации, но это потому, что свободы всегда мало. Вообще же мы живём бесконечно свободнее, чем когда-либо в истории, но хочется — и можется — ещё больше. Но зачем свобода, если я к ней не готов? Зачем мне вечность, если я вечно опаздываю?
Работа не есть работа. Работа есть дыхание, работа есть труд, работа есть творчество, работа есть вера — и наоборот. Нет заповеди «работай», есть заповедь «отдыхай» — ну, «чти день субботний». Не в том смысле, что никуда не ходи, не езди на метро, а сиди и читай что-нибудь набожное. Чти возможность остановиться, посмотреть назад, посмотреть вперёд, вверх, побыть наедине — с собой, с другими, с Кем хочешь. Чтобы в субботу началось и воскресение, и понедельник, и чтобы любой рабочий день начинался не с необходимости что-то делать, а с возможности ничего не делать, просто побыть собой.
