«И вот, некто, подойдя, сказал Ему: Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?» (Мф 19:16).
Похоже на классическое русское «Что делать». Кстати, Чернышевский — семинарист, аллюзия несомненна. Именно аллюзия, ведь не хватает «мне». Дьявольская, извините, разница! У Матфея ещё добавлено «что мне доброго делать», но хочется думать, что именно добавлено для непонятливых, что в древнем Израиле изначально предполагалось, что для вечной жизни ничего злого делать не следует. Российское же «что делать» обычно означает «что другие должны сделать, чтобы я наследовал жизнь», и при этом «что сделать плохого». Какую заповедь нужно нарушить... У Чернышевского — прелюбодеяние и общность имущества... Предполагается, что с одной женой и частной собственностью будет одна безжизненная буржуазная лицемерность...
Впрочем, «что делать доброго» — тоже неверно поставленный вопрос. Жизнь там, где не нужно ничего делать. Жизнь — источник, а не результат. Что нужно сделать, чтобы человек родился в мир? Да не мешайте любящим сердцам и прочим частям телам соединяться в одну плоть, он через девять месяцев и родится. Самое главное не «делается», а «делает».
Поэтому ответом на «что делать» является «раздай». Человек подобен матрёшке: его «я», неделимое и глубинное, скрыто под множеством оболочек. Мы считаем эти оболочки собой, мы их поэтому раздаём с трудом. Разве я буду Я без моих денег?! В общении с другими мы ищем именно той крохотной центральной матрёшки, которую уже разъять нельзя — и чужие наличные берём, потому что они и для нас, и для другого есть символ того центра.
Существование этого центра и есть образ и подобие Божие в человеке. Бог есть в природе, но Бог не есть природа. Природа столько же открывает Бога, сколько скрывает Его. Она указывает, но сам указатель мешает видеть указуемое.
Бог делится с человеком Собою, творя мир. Он обнаруживает Себя. При этом Он остаётся неописуемым, невидимым, непостигаемым. Центр и источник бытия всё равно вне доступного нам. Только в Рождество этот центр становится самым понятным в мире — ребёнком. Бутон. Мы понимаем, что из бутона будет цветок, а потом увядший цветок. «Каков в колыбельке, таков в могилку». Но Иисус проходит сквозь могилку. Поэтому Он загадочен, как загадочен и центр нашего «я» для нас самих.
Как Бог делится Собою, раздаёт Себя во Христе, так мы должны раздать себя, выявить себя — то внутри нас, что есть не просто пересечение биологических и социальных процессов, а что есть наша личность. Во время войны прожектора шарили по небу в поисках самолётов, чтобы ослепить лётчика — и вот на пересечении световых лучей есть лётчик или нет? Может ведь и не быть, может погибнуть, хотя внешние признаки человека налицо. Часто, наоборот, нужно раздать внешнее, все эти расписные матрёшки — раздать самим, пока они не рассыпятся в прах и не перестанут быть нужными кому-либо. Нужно как минимум перестать считать себя точкой отсчёта этого мира, увидеть Точку, благодаря которой ты летишь и не можешь быть пойман, если сам не сдашься. Раздать другим то, что есть наше глубинное, центральное я, чтобы обрести его — самораздача не есть самопожертвование, самораздача есть самопознание. Самораздача есть бесконечное обогащение, потому что, раздавая себя, мы получаем и себя, и «я» других людей в их неописуемой загадочности, и Бога.