Павел в послании к римлянам часто упоминает Христа, но учения о Христе не даёт. Скорее уж, он даёт не христологию, а пневматологию, Христос у него — лишь источник Духа. Так ведь и Христос не христоцентричен, а пневматоцентричен, и Евангелие — весть не об Иисусе, а о Духе Святом через Иисуса. Сухая ложка рот дерёт, Иисус без Духа даже убийце сойдёт в качестве седатива, а Дух даже без Христа из петли вынет.
Сила послания к римлянам — к сожалению, обычно теряемая в переводах — вообще не в рациональном рассуждении, а в передаче личного опыта через яркие образы. Передать эти образы — задача переводчика, но полезно взглянуть на текст с высоты птичьего полёта, потому что и в оригинале кое-что смутно и противоречиво. Образов всего три (а больше и не надо).
Во-первых, посуда. Все люди кажутся Павлу живой посудой. Кто-то великолепный, дорогущий расписной кратер, вроде того, который четыре раба осторожно выносят и ставят средь шумного пира и стерегут, чтобы не разбили, он стоит как целый дом. А кто-то ночной горшок. Один — «фиал гнева», другой — «сосуд благодати».
Это мило. Но это начинает увлекать, когда посуда начинает бежать. Как в «Федорином горе». Вот с метафорой бега совсем плохо. У Кузнецовой: «Итак, всё зависит не от желания человека и не от его усилий, а от милости Бога». В синодальном вообще — «не от желающего и не от подвизающегося, а от Бога милующего» (9, 16).
Но в оригинале-то — не «усилия», не «подвизания», а простое слово «бегун». Совершенно не случайно, ведь ниже, в 9, 31 об Израиле говорится, что он «гонялся» за правдой, а получили правду язычники, которые о ней даже не думали. Более того, в оригинале еще милая аллитерация — «гоняться за правдой» — «диконта дикайосюнен». «Динамо» бежит?! — издевательски спрашивает Павел.
Выходит, первое место в беге получает не тот, у кого воля сильнее, кто быстрее бегает, а кого Бог решит наградить. Несправедливо? Конечно, именно вопрос о несправедливости Божьей и разбирает Павел. Да, несправедливо, как несправедливо, что Бог из одной и той же глины лепит кого фиалом гнева, кого унитазом…
Но все-таки правда не метрами беговой дорожки меряется, правда теплая и дышит, и это правда и для сильных, и для слабых, только не для жестоких. А жестокость сильных, может, и не хуже жестокости слабых, но уж точно разрушительнее — ведь у них сил больше. Ну, Бог и производит некоторую такую «позитивную дискриминацию».
Сравнение верующего с бегуном наполняет смыслом ещё одну метафору — «камень преткновения», с которым себя и Иисус сравнивал. Но это уже так ясно, что можно и не объяснять, хотя Павел всё-таки доставляет себе удовольствие потоптаться, подобрав из пророков разные цитатки о камнях и скалах.
Израиль бежал за Законом, но споткнулся об Иисуса и упал. Более чем яркий и выразительный образ. Однако, про Закон у Павла отдельно, и настоящая причина, почему текст послания не вполне понятен, в том, что автор сам для себя не решился сказать нечто важное. Стереотипы помешали.
Ключевое место — где Павел сравнивает отношения еврея с Законом и отношения мужа с женой. Закон, говорит он, действует лишь для живого человека. Если жена умерла, муж может жениться вторично, это не прелюбодеяние.
Логично? Да. Но дальше логика даёт сбой, и читатель это чувствует и в растерянности. Потому что дальше Павел говорит, что умерла не жена, а как раз муж. Он оставляет обозначающие знаки — муж, жена, свобода — но меняет то, что обозначается. Оказывается, свободен еврей от закона, потому что умер еврей! Умер со Христом, умер во Христе, умер, крестился ради Христа. То есть, выходит, смерть мужа — освобождает жену! Такие сбои портят всю песню.
На самом деле, это не сбой, это синкопа. Вряд ли сознательная каденция, но каденция. Потому что так Павел всё-таки выдавливает из себя то, что не решается сказать, что даже несколько раз в лоб отрицает: что умер — Закон. Он на это намекает, когда говорит о том, что надо жить по Духу, а не по состарившимся буквам — буквы-то имеются в виду Закона.
Закон умер, когда умер Иисус. Вот главная интуиция Павла, вот результат его падения с лошади — а может, шока, который он испытал, когда ревнители Закона бросали камни в Стефана, а Павел стерёг их пальто, чтобы не украли. Вы представьте себе: улица, идут прохожие, включая карманников и воришек, и посреди улицы добропорядочные граждане, дозор Света, методично убивают человека, который по Закону должен быть убит. Один камень, второй… В каком-то смысле, это хуже, чем распятие. Для жертвы, возможно, лучше — попадёт камень в лоб и теряешь сознание, а для палачей тут куда хуже. Это не то, что расстрельная команда, когда якобы у одного патроны холостые, тут все камни боевые. Вот — Закон во всей красе! И ведь Закон Моисеев предписывает побиение камнями в самых разных случаях, включая неуважение к родителям.
Если по Закону убивают, то Закон — убийца и сам должен быть убит. Убитый же Законом Иисус воскрес из мёртвых. Мы думали, наша жена умерла, можно молоденькую искать, а накуся-выкося: это ты, старый козёл умер, а твоя жена воскресла и у неё теперь новый муж — Христос!
Это христология? Это антропология. Это не о Боге, это о человеке. Ну и хорошо — Бога всё равно познать нельзя. Но дать Богу познать себя — можно, хотя, честное слово, это иногда как в кресло к стоматологу. Но это уже совсем другая метафора…