«встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою» (Лк 15:18).
Стивен Нотли не всегда убедителен в определении гебраизмов у Луки. Например, он указывает на то, что в иврите прилагательное «большой» всегда стоит после определяемого слова, а в греческом может стоять и впереди, и даже это стилистически считается лучше. У Луки — всегда после, за исключением Деян 16:28 и 19:27, 35. Но именно эту часть Деяний считают как раз лучше отражающей индивидуальный стиль евангелиста. У Матфея 5:35 и Мк 13:2 (как и в Септуагинте, древнегреческом переводе Библии, в Исх 23:31, Ис Нав 9:2) «большой» предшествует существительному. Но ведь в остальных случаях и Матфей, и Марк ставят «большой» после существительного, и таких случаев более десяти. Что же, у них это гебраизм или не слишком складный греческий? Непонятно.
Напротив, в притче о блудном сыне «небо» — не просто несомненный гебраизм, но это гебраизм, не связанный ни с Септуагинтой, ни с Ветхим Заветом вообще. Замена «Яхве» на «Небо» — явление сравнительно позднее, впервые в 1 книге Маккавейской 4:55.
В Новом Завете Матфей 10 раз говорит «Царство Божие» (Лука — 64 раза, Марк — 28 раз) и 64 раза говорит «Царство Небесное» — и никто из евангелистов больше не использует такого выражения. Однако, тут не заменяет имя Божие, а противопоставляются два царства. В еврейской Библии ни разу слово «небо» (встречается 6 828 раз) не используется для обозначения Бога. При этом книги Маккавеев сохранились на греческом, но учёные полагают, что написаны они были на иврите. Так что тут Лука ближе к еврейской традиции своего времени, чем к греческой.
Полезно понимать, что в притче отец — это именно вполне земной отец, он не «небо», не Бог. Всякая селёдка рыба, не всякая рыба селёдка. Всякий отец — и всякая мать тем более — похожи на Бога, если дают ребёнку свой образ, пример человечности и любви. Но Бог несводим к отцовству, материнству, к сотворению человека по Божьему образу. Мы совершаем «метонимию», обозначаем большее через меньшее, целое через деталь. Это нормально, язык сплошь состоит из подобных приёмов. Главное, не определять меньшее через большее. Не видеть в отце Бога. Когда меньшему приписывают большее, это уже просто подлог. Как приписать нолик к цифре на ассигнации. Тысяча долларов включает в себя сто долларов, но приписывать к ста долларам ноль не очень правильно. Вот почему называть Бога Солнцем — одно, а называть Солнце богом — совсем другое.
Правда, грех это не только «промах» — как часто говорят, объясняя понятие греха из этимологии греческого слова. Очень часто грех это как раз попадание в цель. Только цель, мягко говоря, не та. Блудный сын не промахулся, он одним — и вполне негативным действием, уходом — умудрился, действительно, попасть и в земного отца, и в Небесного. Как и главный герой притчи, сын неблудный, своей озлобленностью оплевал разом и брата, и отца, и Бога. Перекрыл рекорд младшенького, который хотя бы старшего брата не задел. Вот уж где вспоминается Чехов: «Развратная канарейка лучше благочестивого волка». Блудный сын — блудливая канарейка, мечтающая о свободе, старший сын — благочестивый волк, мечтающий о козлёнке. Из младшего сына, если не перестанет каяться, выйдет довольно мудрый змий, огибающий всевозможные искушения, а из старшего — если начнёт каяться — очень кроткий голубь, больше интересующийся облаками в небе, чем козлами на земле.