«и сказали Ему: скажи нам, какою властью Ты это делаешь, или кто дал Тебе власть сию?» (Лк 20:2)
Обычный неправильно поставленный вопрос типа «ты перестал пить по утрам коньяк». Да, Бог даёт людям власть, силу, благодать, энергию, чтобы делать, творить, жить. Даёт. Но кто даёт эту власть Богу? Бог и есть эта власть. Бог и людям не власть даёт, а Себя. Только вот в чём спасение: Иисус не получал от Бога ничего. Он даёт из Себя, потому что в Нём эта власть не «откуда-то», а просто она часть Его Самого. В этом смысле Иисус так же безвластен как Отец. Мы не можем сказать о Боге, что Он — власть, как не можем сказать о Боге, что Он — отец, пусть и с большой буквы. Бог — выше. Мы не можем сказать о дороге, что дорога — это дорожный знак.
Более того. Мы знаем, что Иисус и есть Бог, ровно настолько, насколько мы знаем в себе не власть от Бога, не благодать Духа, а просто знаем, что я Бог. Это страшное знание, жуткое знание. Не просто «образ и подобие Божие», хотя и образ, и подобие. Но образа и подобия это про внешнее, а «человек» не внешнее и не внутреннее, но некто неуловимый, рождающийся на стыке, существующий лишь в движении, в диалоге с Богом. Кто даёт человеку власть быть человеком? Сказать «Бог» будет ханжеством, то есть, объективацией, отстранением от Бог. Бог не даёт, Бог создаёт, Бог держит мою человечность во мне как актёр держит паузу. Человек есть пауза в Слове Божием, пауза говорящая, значущая, деятельная. Вера в Христа не есть вера в то, что Христос — Бог, что Христос — поднялся из мёртвых, ожил. Вера в Христа есть вера в то, что я жив Богом и никакой другой жизни во мне нет. А неверующий чем жив? Да тем же воскресением он жив, пускай и не верует. Не вера делает человека человеком, а Бог. Не аморфное божество, не некая «божественность», а очень конкретный, живой Бог, прошедший через многое и продолжающий идти.
Вера спасает не от незнания, вера спасает от бессмысленности или от ложного смысла. Вера даёт заглянуть за изнанку бытия. Это делает жизнь легче? Наоборот! Смысл есть, а сил-то от этого не прибавляется. Хуже того: знаешь смысл, но тем отчётливее видишь и бессмыслицу. Смысл в бессмыслице светит, бессмыслица не объяла его, но меня-то она объяла, зияет вокруг, жуёт меня беззубыми своими челюстями — и щекотно, и противно, даже когда не больно. Да больно и не бывает — во всяком случае, за себя, больно бывает за других, отчаянно и больно, и хочется кричать: «Какой властью вы это делаете? Что за власть такая — делать ничто? Уничтожить смысл? Плодить пустоту? Дырявить дыры? Кто дал вам право насаждать бесправие? Кто дал вам силу высасывать силы, обесчеловечивать человечество?»
Не надо кричать. Жив Бог, жив и человек. Глубоко под поверхностью таится не бездна, а нормальная осмысленная жизнь. Как самый страшный грех не самый крупный, так самый большой смысл самый проникающий, самый невидимый, самый личный, который не мир переворачивает, а тебя даёт силы принять от Бога себя — себя настоящего, подлинного до такой степени, что «образ и подобие». Главное, не забыть, что ты не Бог, что Бог — иначе ходит, смотрит, живёт, и это «не забыть» осуществляется памятью, а память осуществляется благодарностью, а благодарность осуществляется благодатью. А где же тут место власти? А нигде! Вся власть будет у Того, Кого спросили, какой властью Он — это Он, а мы уж под этой властью и безвластные проживём лучше, чем со своей властью и своими властями вопреки Ему.
