Эстонская писательница Айме Пиирсалу однажды привела замечательный пример лжи не просто простительной, но необходимой. Мать, сын, отчим. Отношения с отчимом у сына не сложились, сын убил отчима. Мать взяла вину на себя.
В детективных сериалах часто разоблачают самооговор — и обычно самооговор по какой-то уважительной причине. Не знаю, наказывается ли самооговор? Это ведь «препятствование правосудию».
Евангелие — о том, что Верховный Судья есть верховное препятствие для правосудия. А если не так, то правы древние римляне, говорившие «maximum jus est saepe maxima injuria»: высшая справедливость часто есть высшее беззаконие».
Иисус, конечно, не оговаривает Себя. Он Сам, как явление есть высший самооговор. Та мать ведь всё-таки в отчимы взяла, видать, не того, кого надо. Лучше было бы повдоветь. А Бог никаких мачех не заводил, Он нимало не преступник, поэтому Он — абсолютный самооговор, кристально чистое преступление. Именно это потрясло Павла. Бог не имеет права быть человеком, для Бога это преступление. Как только в очень плохих детективах преступником оказывается детектив. История человечества и есть настолько скверный детектив, что Следователю приходится стать подследственным. Какое уж после этого правосудие! Прощать, прощать и прощать, как не завещал Ленин, как не учила и не учит его партия.
Более того. Айме Пиирсалу сама была отправлена на каторгу несправедливо — русские завоеватели депортировали эстонцев, включая детей, в Сибирь. Тем не менее, она не озлобилась. Она — простила. Вот христианство, вот самооговор задним числом. Сказать себе, что своё абсолютно незаслуженное страдание — путь к своему обретению доброты, кротости и милосердие. Про другого так сказать никто не имеет права (тем более, сделать), а про себя — может. Это как вывернуть мироздание наизнанку: звёздное небо с волхвами и вертепом во мне и нравственный закон в недосягаемой вышине.