На вопрос о смысле зла Павел отвечает вопросом о смысле родов. Вот восьмая глава послания римлянам, вторая половина (с 19 стиха). Природа «стонет» — да не вообще стонет, а стонет именно как роженица.
Именно как роженица, поэтому лучше переводить «природа», а не «тварь» (как в синодальном), даже не как «творение» или «космос». Только женский род! «Вселенная» женского рода, но не очень подходит, потому что «вселенная» включает в себя людей, которые в неё «вселились», а тут чёткое разделение. «Ктесис», «природа» рожает сама по себе, человек сам по себе. В родовой палате как минимум двое, а вообще-то трое.
Кто виноват? Вопрос может показаться глупым, но от рожающей женщины можно такое услыхать в адрес любимого мужа… Списывается невменяемость — ну очень больно же, оочень.Если больно, то кто-то же причинил боль, ну пусть будет мужчина. Потому что винить себя…
Кстати, богословски грамотнее было бы винить Бога, ведь рассказ о грехопадении утверждает, то это Бог пожелал, чтобы женщины рожали в муках. «Не добровольно, но по воле покорившего её», — это ведь не о сатане, который, злодей такой, заставляет природу мучаться. Это о Творце. Он мог бы выкинуть Адама и Ева из рая в пустоту, чтобы мы кувыркались в чёрной бездне как мошки. А Он просто взял вышел из Рая. Вот Рай и стал тем местом, где мы изгнанники. Потому что где Бог, там и Рай.
С Богом рай и в шалаше. Но до шалаша ещё дожить надо, а пока мы в том, что с Богом было идеальным местом, а стало — нашей дорогой вселенной. «Дорогой» — потому что тут за всё надо платить, и, к сожалению, обычно не деньгами, а собой.
Тем не менее, даже в этом испорченном — то есть, подстроенном под человека — мире, всё равно лучше, чем в пустоте. Другое дело, что для нас природа — не пустота, а природе-то без Бога пусто. «Тварь покорилась суете» — в греческом весёлое, скороговорочное словцо «матаётэти», буквально «пустота». Логика понятно: суетливость появляется там, где на месте цели — ничего.
Ужас для природы в том, что она мучается как роженица, но она же не беременная. Второй природы не будет. Вот люди мучаются, потому что в человеке есть всегда другой человек, «второе я». Сознание себя — сознание того, что я не равен себе. Где-то во мне есть настоящий «я». В нём смысл моей жизни. Если он умрёт, то яд от его разложения отравит всего меня — такое бывает, если ребёнок умирает во чреве матери.
Это жутковатое ощущение не проходит, когда приходит вера. Крещение — да, «второе рождение», но это второе рождение первого человека, а внутренний мой человек по-прежнему внутри. Может, крещение можно сравнить с момент, когда «отходят воды» — околоплодные, так что уже начинается собственно процесс родов, вынашивание закончилось. Именно об этом Павел и пытается сказать: родиться во Христе, жить во Христе означает не меньше мучаться, а мучаться иначе, может, даже страшнее, но это муки родовые, и это придаёт им особый и, как ни крути, светлый смысл.
При этом вряд ли в Новом Завете есть место, где с такой силой описывается то, что спустя три века назвали «Троица». Ведь в палате, кроме природы и меня, есть ещё и Бог — Отец. Он уже родил — вот, Сын, так Он же не отдыхает, и Он хлопочет вокруг нас:
«И Дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными» (8:20).
Что вполне можно передать как: Мы рожаем, а Дух Святой как акушер нам помогает, подбадривает, потому что Он, в отличие от нас, знает, что нас ждёт, а у нас и слов-то нет, чтобы это описать.
Заканчивает Павел, впрочем, не нашими проблемами, а напоминанием о том, что Христос страдал-то больше нашего. Его роды — это Голгофы, рождённое Им — Воскресение, наше воскресение.
Этого нигде не прописано, между прочим, что Воскресение Христово — наше. Это описано в довольно безумной визуализации смерти как тюрьмы, в которую вламывается Иисус и через пролом выводит всех, кто верит, что Он ведёт к жизни и свету, а не в очередную дыру безнадёжности и небытия.
Тащить нас не так легко — наше «настоящее я» тоже ведь боится и ёжится, и колется, потому что оно же не зародыш, а уже вполне себе соображает, и — как и описал один умный человек — понимает, что в темноте, но не уверено, что есть что-то помимо этой темноты, к чему стоит рискнуть и устремиться. Слава Богу, что Бог — акушер, который лучше нас понимает, как вытянуть нас на солнышко воскресения.