«Через два дня [надлежало] быть [празднику] Пасхи и опресноков. И искали первосвященники и книжники, как бы взять Его хитростью и убить;» (Мк 14:1).
Вновь и вновь: евангелия не репортажи, а манифесты. Они так и называются. Царские манифесты об освобождении крестьян или о свободе вероисповедания были евангелиями в самом первичном смысле слова. У земных царей, конечно, случаются и манифесты-антиевангелия, понеровангелия.
Манифест всё подчиняет описанию главной мысли. Мысли, а не реальности. Поэтому совместить повествования евангелистов о страстной неделе и воскресении в принципе нереально. Это как «гармонизировать» былину об Илье Муромце с планом реконструкции подвала мэрии Мурома. Ну, всё-таки полегче, слава Богу.
У Марка на первом месте — Иисус как мистер Икс. Неизвестный, Который почему-то у одних вызывает веру, у других ненависть, недоверие, переходящее в невротическое желание избавиться от непонятного, чужого. Поэтому главное для него: соединение двух страхов, двух ненавистей. Ненависть врагов и ненависть друга. Ненависть сильных, ненависть номенклатуры, ненависть элиты вообще небольшая проблема. Им и положено давить и душить. Но Иуда-то, Иуда?! Он же друг! Вот почему — и не только у Марка — ничтожное для уголовного следствия обстоятельства становится на первое место. Ненависть это тиски, и Христа раздавила ненависть и тех, кто оправдывался защитой «людей» от хаоса, и того, кто оправдывался защитой «людей» от голода.
Если судить за убийство Иисуса, то Иуде, конечно, орден не дадут, ежели не декадент и не борхес, но и даже не оштрафуют. И без него бы нашли, ну, может, чуть повозились бы подольше. Но если не судить, а пытаться понять, то Иуда главный, кто заслуживает усилий. Иуда загадочен. Не должен друг и ученик предавать.
Вот почему Марк (и воспроизводящие его схему Матфей и Лука) начинает с фразы о заговоре элит, но рассказывает он об Иуде. Поэтому после этой фразы идёт скачок назад, к эпизоду с дорогой парфюмерией: реплика про то, что лучше было бы такие огромные деньги раздать нищим, объясняет — с точки зрения Марка — поведение Иуды. Марк не говорит, что реплику подал Иуда, но это легко прочитывается — и тут обнаруживается как раз незаурядный писательский талант Марка, он никогда не действует «в лоб». К тому же он расширяет проблему: возмутился не один человек, а несколько, они «говорили друг с другом» — не с Иисусом, они перешёптывались, а Иисус, однако, понимал, о чём речь, и перешёл в наступление. Из нескольких перешёптывающихся один отреагировал на слова Иисуса неадекватно. Сколько там «перешёптывалось»? Двое, трое? Ну вот из двоих-троих только 33,3 процента сломались, а остальные-то нет. Свобода! Непредсказуемость!
Непредсказуемость — оборотная сторона Промысла Божия. Наверное, элита могла и потерпеть или перенести арест на после праздника. Тогда бы, может, мы праздновали Воскресение Христово осенью или зимой. Но Иуда съезжает с катушек здесь и сейчас, и Воскресение совпадает с Исходом. Случайное совпадение становится абсолютно неслучайным, мощным метафорическим текстом. Даже не метафора, а метонимия — Воскресение не сравнивается с Исходом, а смысл Исхода переносится на Воскресение, Воскресение и есть настоящий, главный, истинный Исход.
Всё потому, что у одних чесалось поскорее убить, а другой сломался из-за искушения рациональностью и «справедливостью». Ну да, на триста денариев можно накормить триста нищих. Или одного нищего кормить целый год. Но денарии всё равно рано или поздно кончатся, и что потом? Ещё что-то продавать? А когда всё и все будут проданы, что делать? Может, с какого-то другого конца подходить к проблеме построения справедливого общества?
Вот Бог и подходит с другого конца, с конца Голгофы, да и проблему Он малость переформулирует — не справедливое общество, а человечные человеки.