Почему Иуда предал? С начала ХХ века пытаются найти «настоящее» объяснение. «Из жадности» кажется слишком примитивно, не соответствует современным представлениям о человеке и глубине его психике. Якобы Иуда был доверенным провокатором Иисуса. Или патриотом — последняя версия особенно подробно проработана отцом Сергием Булгаковым. Но всё это страшно хлипко. А главное — зачем? Зачем исправлять евангелиста: «потому что был вор»?
Евангелист был «субъективен»? Про «необъективность» — глупо, потому что там, где человек — любовь, ненависть — там исчезает «объект» и есть лишь «субъект».
Главная ошибка иная. За аксиому принимается, что у греха всегда есть какая-то позитивная причина, только извращённая.
В глобальном смысле, это верно. Зло не имеет своего собственного бытия, оно лишь извращение добра. Но оно не перестаёт от этого быть злом.
Кажется, что патриотизм лучше алчности. Но ведь это глубоко неверно. Мировые войны развязывались не из алчности, а из патриотизма. Иуда как патриот — толкование, тесно связанное с ХХ веком, который поставил под сомнение наивный патриотизм XIX столетия, когда «национальное государство» считалось несомненным благом.
Сегодня, скорее, лучше уж считать Иуду алчным, чем патриотом: ведь «терроризм» и есть тот же самый патриотизм и национализм, только уже с точки зрения людей-после-Освенцима. Только многие ещё живут до Освенцима. Есть люди, которые живут после Освенцима, но до геноцида армян.
Вот кого нет — так это бескорыстных, не алчных людей. Очередная пандемия — и жуткий страх голода, безработицы, нищеты вырывается наружу и готов предать все идеалы цивилизации, голосовать за любого проходимца и лжеца, оставить Иисуса ради хлеба куса.
В каком-то смысле алчность в наши дни более актуальный грех, чем во времена Господа Иисуса. Тогда деньги были новомодным изобретением, были они у немногих, в основном жили натуральным хозяйством. На деньги не переводили всё — от любви до смерти. И тут XIX век оказался рубежным. Начиная со Стендаля, искусство исследует человека денежного, homo argentum. Деньги стали универсальным языком коммуникации — познания, общения, творчества. Поэтому Даниил Андреев третьеразрядный литератор, а Толстой гений. Толстой владел языком денег виртуозно и умел на нём сказать всё против алчности, предательства, иудства.
Человеколюбие не в том, чтобы найти Иуде оправдание поприличнее. Оно в том, чтобы честно говорить о деньгах. Вот священник госрелигии рассуждает о патриотизме Иуды. Он не осуждает аннексию Крыма, не осуждает патриотический угар бессмертных шовинистов, полками марширующих по улицам словно нацистские штурмовики. Ему кажется, что «патриотизм» — это уважительно. А ведь он грешен иудиным грехом, принимая от государства привилегии, имеющие очень чёткое денежное выражение. Он меряет мир деньгами, не Духом Святым, но сам этого не понимает. Его вера тесно завязана на деньгах уже потому, что у него нет иной профессии, кроме священства. Если он потеряет веру, он потеряет источник жизни — не духовной жизни, а вполне бытовой. «Копать не могу, просить стыжусь». Это в евангельские времена, а теперь «копать не могу, просить стыжусь, а требовать — требую. Я нужен!» И это иудин грех. Им грешит не только духовенство на зарплате.
Антиклерикализм, который требует «дешёвого духовенства», а лучше бесплатного — это антиклерикализм точно таких же субъектов, которые меряют мир деньгами. В науке, в бизнесе, в искусстве не лучше. Это нимало не означает правоты Маркса, правоты луддитства, отказа от денег, замены денег властью. Это означает, что человечеству нужно ещё шагать и шагать от тридцати серебряников к Богу, а как — совершенно непонятно. Нам. К счастью, есть Бог, и Бог этот к нам неравнодушен.