«Иисус увидел младенцев, которые сосали молоко. Он сказал ученикам своим: Эти младенцы, которые сосут молоко, подобны тем, которые входят в царствие. Они сказали ему: Что же, если мы — младенцы, мы войдем в царствие? Иисус сказал им: Когда вы сделаете двоих одним, и когда вы сделаете внутреннюю сторону как внешнюю сторону, и внешнюю сторону как внутреннюю сторону, и верхнюю сторону как нижнюю сторону, и когда вы сделаете мужчину и женщину одним, чтобы мужчина не был мужчиной и женщина не была женщиной, когда вы сделаете глаза вместо глаза, и руку вместо руки, и ногу вместо ноги, образ вместо образа, — тогда вы войдете в [царствие]» (евангелие Фомы, 22).
Для сторонника гностического характера евангелия Фомы эта фраза ключевая, по выражению Гейтеркола — имеет «центральное значение» (308). Снятие различия между мужчиной и женщиной при этом оказывается призывом к «асексуальности». Более того: «Фраза о глазах, руках и ногах относятся к воскресению, хотя подразумевается не столько телесное воскресение, сколько новая духовная природа» (320).
Гейтеркол не отрицает, что «сделать из двоих одно» не специфически гностическое выражение. «Два в плоть едину» не гностики же придумали. Он лишь утверждает, что важен контекст — раз упоминаются дети, то речь идёт вовсе не о браке.
Однако, и в Евангелии речь как минимум в одном случае идёт не о браке — когда Иисус говорит о «скопцах ради Царства Небесного». Это гностицизм? Многие понимали именно так — и кастрировали себя, начиная (насколько известно) с Оригена и до русских энтузиастов скопчества, которых ещё и ленинский тоталитаризм успел репрессировать. Самокастрация, видите ли, контрреволюционный акт.
У гностицизма есть свои отличительные черты — и прежде всего, свой специфический словарь. Из этого словаря тут нет ничего. Не говорится о небесной брачной палате, а Гейтеркол ссылается на гностические тексты об этой палате. Сравнение Бога с женихом, а верующего с невестой родилось за много веков до гностицизма, оно в Библии широко употреблялось пророками.
В истории христианства — как и в истории многих религий — пол часто становилась предметом манипуляций, обычно с благими намерениями. В основном, манипуляций со стороны мужчин, но ведь женщины охотно на эти манипуляции отзывались. Таково, прежде всего, монашество, хотя бы в виде обета безбрачия, воздержания от секса, причём обета — что всё меняет — пожизненного. В наше время эта пожизненность «снята», и слава Богу, что никто не будет проклинать монаха, который передумал и женился.
При этом в Фома, 114 Иисус говорит, что всякая женщина, идущая в Царство, должна стать мужчиной. Мачистское заявление? Но вообще-то было бы странно ожидать от Иисуса передовых на сегодняшний день взглядов на гендер, проповеди равноправия женщин и т.п. Иисус, безусловно, жил в патриархальном обществе и спасал людей не от патриархальности и не от общества, а от более базовой проблемы — от одиночества. От эгоизма. От гордыни. От манипулирования Богом. Если с этим справиться, остальное начнёт решать само собою. Когда Иисуса, на первый взгляд, «заносит» — прежде всего, с тем же «скопчеством» — то это не потому, что Он гностик, а потому что Он всё-таки адресовался именно к мужчинам, в первую очередь к мужчинам, и бил по носу именно мужчин (нос тут, конечно, лишь символ другой оконечности). Чем и внёс посильный вклад в деконструкцию мачизма.
Переворачивание, выворачивание мира: верх становится низом, внешнее внутренним, — эта фраза встречается не только в евангелии Фомы. Существует христианский (твёрдо христианский) текст середины II века, уже в глубокой древности приписанный св. Клименту Римскому, и там говорится: »Ибо когда самого Господа спросил некто, когда наступит Его Царство, Он сказал:
«Когда двое станут одно, и внутреннее как внешнее, и мужчина и женщина уже не будет ни мужчиной, ни женщиной» (12:2).
Тут же дан и комментарий к этой фразе:
«Но двое бывают одно, когда мы говорим друг другу истину, и когда в двух телах непритворно бывает единая душа. И «внешнее как внутреннее» значить следующее: внутреннее означает душу, а внешнее означает тело. Поэтому как тело твое видно, так и душа твоя да будет явна в добрых делах. И мужеск пол с женским ни мужеский, ни женский — это»…
Текст обрывается. Но в «Строматах» Климента (настоящего вполне Климента Александрийского, жившего немного позднее) есть такое объяснение: и мужчина, и женщина должны освободиться от похоти, которая есть — на свой манер — в каждом. Очевидно, что уже для авторов II-III веков слова Иисуса представляли некоторую непонятицу, они их толковали на разные лады. В евангелие Фомы толкование сделано особым образом — фраза помещена в контекст, который должен её прояснить, и этот контекст — про детей. В Евангелии же от Луки мы находим противопоставление внешнего и внутреннего намного более «скрученное» — в знаменитых словах о том, что Царство Божие внутри людей, тому нечего Бога искать, у кого Бог в печёнках. А тот, кто успокаивает себя, что Бог у него в душе, противоположный втык: нет, не в душе — за столом судьи.
Толкования различны, но не противоположны. Во всех случаях речь идёт о преодолении разъединения и вражды. Разъединены люди голодом — и надо преодолевать это разделение добрыми делами. Разделены люди ложью — и это надо преодолевать, говоря друг другу правду. Разделены люди похотью, и это тоже нужно и можно преодолеть.
Что до замены глаза глазом и т.п., то тут есть любопытные аналоги. Прежде всего, это знаменитое «око за око». Однако, вполне может быть, что как раз знаменитое ни при чём, а просто иначе выражена идея второго рождения. У Марка ведь есть про то, что нужно вырвать грешный глаз, оторвать шаловливую ручонку (9:43-48). Правда, там не говорится, что нужно на их месте отрастить новую, что, с точки зрения стиля, делает текст Марка более изящным. Во 2 Макк. 7:11 один из героев веры прямо исповедует воскресение, соглашаясь потерять руки. Он «подвергнут был поруганию и на требование дать язык тотчас выставил его, неустрашимо протянув и руки, и мужественно сказал: от неба я получил их и за законы Его не жалею их, и от Него надеюсь опять получить их» (2 Макк 7:11).
Что до «образа вместо образа», то «центральной» это фраза может быть лишь при очень большом желании сделать евангелие Фомы гностическим текстом. В 84 изречении Фомы противопоставляются два «образа»: «эйне» как «подобие», наличное состояние человека, и «сикон» как именно высший, райский «образ». Но в этой-то фразе такого противопоставления нет. Да если бы и было — это же, в конце концов, традиционный библейский язык, про «образ и подобие», который за века уж какими только толкованиями не оброс. Но тут одно слово, «сикон», и оно исполняет функцию обобщения: руки, ноги, глаза, короче — всё, «человек в целом» должен быть заменён. Или обновлён. Или возрождён.
Гностической особой терминологии тут нет, намёков на гностические обряды тут нет, Иисус тут — центральная фигура, а не второстепенный персонаж, как у гностиков. И для «ортодоксального» христианина тут нет ничего неприемлемого, как нет и ничего сенсационного. Раздвоенность каждый в себе знает и ощущает. Каждому хочется дать волю своему внутреннему «лучшему я». Меняю двух мистеров Хайдов на одного доктора Джекила! Только Джекил что-то не хочет менять. Он ещё ребёнок. Он хочет, чтобы с ним и обращались как с ребёнком; И вот тут большая проблема, потому что обращаться с ребёнком как с ребёнком — уважительно, без рукоприкладства, с любовью — это уже требует быть доктором Джекилом. Чтобы стать святым, надо сперва быть святым, — вот ловушка, в которую мы себя загнали. Вот из этой ловушки и не выползти рассуждениями, постами, молитвами, а только верой, только верой…
