«но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них;» (Мф 6:29)
Посадил репейник. Точнее, пересадил лесной василёк с луга в палисадник. На свою каноническую территорию. Возделываю свой сад. Василёк этот обворожительно красив и как куст, и как цветы. Архитектура и немного нервно. Смотрю на него и думаю: какой, к лешему, это мой сад? Какой, ангидрид вашу перекись марганца, этот мир — «наш мир»? Как территория — любая — может быть чьей-то? Бог одевает цветок лучше, чем одевался Соломон во всей славе своей. Оно и нетрудно. Нет ничего смешнее и нелепее человека любого пола в чём-то со знаками отличия, с цацками и шмацками.
Бог меня кормит — Вселенной, воздухом, салатом, жизнью. Ну и что, я — Божий? Я — свой! Я — свободен!
Так и шиповник, и космос, и black matter, которая lives, — они что, Божьи? Или мои? Они — свои!
В этом неправде пантеизма, не говоря уже о панентеизма. Я съел шашлык, но не не стал бараном, тем более я не стал бараньим. Я просто упрочился в своей свободе.
Неверующий смущается — как это, «раб Божий». Ишь, «раб»... Да фиг с ним, с рабством — «Божий» куда более бредовая претензия! Ну какой я Божий? Бог свободен, и я от этого свободен, куда более свободен, чем я хочу и уж подавно, чем я могу. Чем ближе к Богу, тем свободнее.
Никакие крещения не делают человека собственностью Бога. Даже прямо наоборот. Причастился — ну как я цветок полил, цветок стал крепче, может без меня теперь обходиться, свободнее стал. Так и я — причастился, стал независимее, свободнее от Бога.
Мир, конечно, пронизан, пропитан Богом как светом и нейтрино, но ни мир, ни я не становимся от этого божественнее. Каждый за себя. Именно потому, что Бог наполняет, но не становится наполнителем и не делает зависимым.
Какие мы смешные — рисуем бумажки и ходим гоголем: эта бумажка означает, что эта букашка моя, та бумажка означает, что этот палисадник мой. Гоголь-то не ходил гоголь, Гоголь знал, что чуден Днепр и ни одна птица, ни один человек, ни даже Бог не могут сказать: «Днепр — мой». Самоценные, свободные.
Бог поливает мир свободой, кормит и подкармливает свободой. Свободы в мире больше, чем материи, свобода переливается через край и переполняет мир, так что даже различие между живым и неживым тушуется, важнее всего свободность всего существующего.
И страшно от этого, и хочется, и колется. Хочется гарантии: чтобы свобода свободой, а страховка страховкой, чтобы была всё-таки где-то в кармане бумажка, окончательная бумажка. Типа Библии. Так вот накуся-выкуся: нету такой бумажки, не может быть, и Библия меньше всего окончательная бумажка, она — лейка, а мы цветочки, а ягодки впереди.
