Я христианин, и я толстовец.
Почему я толстовец? Ведь Толстого отлучили от той Церкви, которой я часть?
Вы знаете, Толстого не совсем отлучили от церкви. Там дело было вот в чём...
Графу тогда было уже много лет… Ну, хоть Толстой бессмертен (и Достоевский бессмертен, Царство ему Небесное!), скончаться может и бессмертный человек. Все мы бессмертны… И все мы, кажется, умираем...
Граф Толстой был частью номенклатуры. Это всё равно, как если бы заместитель министра обороны, генерал, стал бы писать стихи или романы.
Его знали на самом верху.
Вставал такой вопрос...
На похороны приедут люди, десятки тысяч человек: отпевать или нет? Толстой же в голос говорил и писал, что он не христианин.
Тогда была издана бумага, что не отпевать, потому что граф Толстой своими сочинениями отлучил, поставил себя… и так далее. Но это — не совсем отлучение. Бюрократический кунштюк.
Конечно, всё это софизмы. Мы — Церковь — сказали, что Толстой не христианин.
А всё-таки я — толстовец.
Я, верующий в Бога, верующий в спасение через Иисуса Христа, принимающий любовь Божию, принимающий Спасителя…
Принимающий в каком смысле?
Да вот так, как я открываю окно для того, чтобы принять поток свежего воздуха…
Есть вещи о Христе, людях, вселенной, которые говорил Толстой, и которые никто не сказал так изумительно, как Толстой.
Так нельзя сказать без Духа Святого…
Простейший пример из «Анны Карениной».
Алексею Каренину изменила жена.
А одна ханжа ему говорит: «В Евангелии сказано: «Любите ненавидящих вас»».
Каренин отвечает: «Любить ненавидящих меня я могу. Но я не могу любить того, кого ненавижу».
Вот Толстой!
Он сказал правду, которую знаем мы все.
Легко любить тех, кто нас ненавидит.
Невозможно любить тех, кого мы ненавидим.
Ненависть — это объективная реальность, данная нам. Не просто данная, а взявшая нас, прибравшая нас к рукам...
Ненависть — это одержимость, ненависть — это реакция. Реакция, обычно не ведущая прямо к агрессии.
Кого ненавижу — того не бью.
Я стараюсь убежать от этого человека.
Я и ненавижу другого именно за то, что он мне не подвластен, не подчинён.
Это самый питательный бульон для ненависти…
Толстой сказал правду.
Большинство заповедей Евангелия рассчитаны на верующих людей.
Господь Иисус проповедует благую весть трезвенникам, а не алкоголикам.
Но мы — алкоголики.
Что же здесь делать?
Сказать себе: «Я окунулся троекратно, я исповедовал символ веры, я теперь трезвенник!»?
Нет… В движении «Анонимные алкоголики», между прочим, один из основных посылов: «Я всегда буду алкоголиком» — хотя человек, может быть, не пьёт уже шестьдесят лет…
В этом — отражение Евангелия.
Перед смертью я скажу: «Боже, прости меня грешного!» И я надеюсь, что скажу это с лучшим пониманием и с искренностью большей, чем говорил тогда, когда крестился, в 1974 году.
Потому что я лучше знаю себя, других людей и Бога.
Я лучше вижу: какая же я сволочь…
И что же?
Именно поэтому я говорю: «Помилуй и прости! Я не могу любить тех, кого ненавижу! Сделай чудо со мной, чтобы я любил, а не ненавидел!»
Механизм чуда я не знаю, какие колёсики и винтики надо подкрутить, я часовщик по другой части, вовсе не чудесной.
Вот здесь и начинается вера.
Вера в то, что Бог — не психолог, не психиатр, который «работает со мной».
Он не работает.
Он входит в меня.
Он как червь точит меня изнутри.
Только червь сжирает дерево, в котором поселился.
А Бог — оживляет.
Он шелкопряд.
Он переделывает мою душу в некую нежную материю, в шёлк, в котором будет хорошо каждому — и в жару, и в холод. Таков уж шёлк.
Вот — чудо веры.
Когда человек перестаёт верить в себя и свои возможности. Как перестал Лев Толстой.
А то, что Лев Николаевич знал о Боге, о Христе, о Церкви лишь то, что ему предъявляли окружающие, это не его вина. Это — вина окружающих.
Не Амвросий Оптинский, с которым часто беседовал Толстой (они были соседи), не Амвросий Оптинский отлучил Толстого от церкви. Он никогда бы этого не сделал. Это сделали петербургские казённые православные.
Сегодня вопрос не в том, кто православный, а кто — нет.
Вопрос в том, кто не бросит камень?
Кто попросит у Бога любви — вместо ненависти?
Кто признает себя неспособным ни к чему хорошему, светлому, яркому?
Кто скажет: «Ты способен, ты можешь, Боже, помилуй меня грешного! Сын Давидов! Ты — царь!»
(«Сын Давидов» — так называли царей в Древнем Израиле. Только сын Давидов мог занять престол царя. «Рюриковичи мы».)
«Тогда и тебя я назову сыном Давида, хотя ты Сын Божий. Будь моим царём! Не царём конституционным. Не царём для привлечения туристов!»
Таким царём, как Гарон аль Рашид, который правил, одевшись в рубище, и раздавал милостыню, иногда рискуя погибнуть от рук разбойников…
Гарун аль Рашид не погиб… Господь Иисус Христос погиб.
Когда я говорю себе, что не могу любить тех, кого я ненавижу, Дух Святой подсказывает: тогда люби того, кто любит тебя, и с этого начнётся твоё выздоровление.
Любить ближнего как Бог любит тебя.
Вера — это, прежде всего, вера в то, что Бог меня любит. Не просто «существует»...
Доказательство этой любви — моя молитва Богу, моё общение с Богом, моё решение дать Богу присутствовать в моей жизни, умолкнуть и побыть в Его тишине, в Его любви.
И тогда начнёт литься через край.
Не моя любовь.
Его любовь.
Каждый из нас — всего лишь шлюз…
Дай Бог, чтобы мы опустили щиты в этом шлюзе. Опустили щиты для ненависти… Довольно ненависти!
И ждали, когда шлюз наполнится Духом Святым.
Расшифровка видеовыступления.