«Приходят в дом; и опять сходится народ, так что им невозможно было и хлеба есть» (Мк 3:20).
Перекличка с Мк 2:2: «Опять пришел Он в Капернаум; и слышно стало, что Он в доме. Тотчас собрались многие, так что уже и у дверей не было места».
Это — стиль. Это совершенно сознательное выстраивание структуры, образного ряда, помощь читателю (точнее, слушателю) в восприятии повествовании.
При этом именно этот эпизод у Луки вообще в неузнаваемом виде, у Матфея покорёжен. В принципе, не исключено, что Марк их использовал — так честь и хвала Марку, что он из очень рыхлых текстов создал нечто замечательное.
Эта фраза, помимо переклички с предыдущей главой, вводит главный образ: пространство, в которое входят, которое заполняют. Ведь дальше речь пойдёт о том, не вошёл ли в Иисуса злой дух — или Иисус «вышел из себя» — «эксесте», отличный синодальный перевод, надо сказать, лучше, чем «сошёл с ума». Иисус отвечает образом «дома», который не может ведь раздвоиться, да? Эпизод идеально закольцован: снаружи у дома родные Иисуса, не могут войти — о чём предупреждает первая фраза рассказа — и после этого уже разрядка: а зачем входить? Все, кто должен быть с Иисусом, рядом с Иисусом, когда исполняют волю Божию. Дом человечества — Бог.
И, конечно, образ еды — «невозможно было хлеба поесть» — тоже абсолютно не случаен. Но это уже звоночек к рассказу о Тайной вечери.
Выражение «невозможно было хлеба поесть» это типичный гебраизм, именно на еврейском «поесть хлеба» было оборотом, означающим любую еду. Скудно жили. Хлеб, оливки, листик салата. Иногда сыр. «Невозможно поесть», конечно, преувеличение, как и русское «кусок в горло не лез». Кусок всегда с превеликим удовольствием залезет, а вот хозяин горла дело другое. Если бы очень захотели, так уж поели бы. Но для триллера (а евангелие от Марка из всех киножанров ближе всего к триллеру) такое нагнетание тревоги очень правильный прием.