В послании римлянам есть несколько часто повторяющихся образов, метафор. Закон и благодать — не метафоры, а абстрактные понятия, вот метафоры и нужны. Даже «Христос» — абстракция, «Иисус» — абстракция, как и всякое имя всякого человека. «Израиль» тоже абстракция. Что за именами-то?
Слово «слово» — абстрактное или конкретное? Любопытно, что у греков было два слова для обозначения слова — «рема» и «логос». На самом деле, даже ещё больше. В греческом переводе («Септуагинте») ивритское слово «дабар» переводится то «рема», то «логос». Более конкретное и более абстрактное («дабар» же может означать не только слово, но и событие, даже вещь, тут всё очень ещё слитно).
Показатель разного уровня коммуникационного развития. У кого-то пятьдесят слов для обозначения разных видов верблюдов, у кого-то пятьдесят слов для обозначения разных оттенков мещанской серости, а у кого-то для обозначения средств общения. Речь, слово, высказывание, декларация, манифест, проповедь, монография, записка, идея, идеал...
Тем интереснее попытаться нащупать ту материальную основу, на которой покоятся эти изощрённые абстракции. Вот Павел сравнивает Иисус с камнем. С камнем — и сразу со словом. Есть общее?
Сам Иисус, обсуждая ровно то же, что Павел — конфликт между Израилем как земной реальностью и Израилем как реальностью Божьей — сказал остро: не называйте себя детьми Авраама, потому что Бог может из камней наделать детей Авраама.
Между прочим, в Быт 15:1, где Бог «говорит» Авраму, «говорит» — «авмар». Чем не каламбур с «Аврам»?
Как это: из камней детей?
Вот тут и прощупывается метафора, которая прямо в Библии не зафиксирована, которая вообще фиксируется лишь в ХХ веке, но которая, скорее всего, бытовала и ранее. Просто это метафора неприличная, непристойная: мужчина сравнивается с пекарем, который помещает хлеб в печь — матку.
Образ печи в Библии, конечно, есть. Сравнение Иисуса с хлебом — понятно. Печь может быть местом рождения хлеба, но может быть местом гибели человека.
Грешник — печь, которая пылает прелюбодейством, «как печь, растопленная пекарем, который перестает поджигать ее, когда замесит тесто и оно вскиснет» (Ос 7:4).
Грешник бросает в печь праведника, Бог бросит в печь грешника.
Печь — место, где тесто превращается в хлеб, а глина — в кирпич.
Грешники гибнут в печи, а вот евреи, во время голода пришедшие в Египет, вышли из него как из печи (3 Цар 8:51). Исход, таким образом, — как вынимание хлеба из печи. Или кирпичей — народ сравнивается с хлебом, но Царство Божие — с домом.
В Рим 9:21 сравнение Бога с гончаром — это ведь сравнение Бога с мастером, который ставит горшки в печь. Израиль побывал в печи, родился в печи, и всякий человек рождается в печи.
(Англичане, которые любят осмысленные аббревиатуры, назвали тест на беременность BUN («blood urea nitrogen»). Но «бан» — это маленькая круглая булочка, и «булочка в печи» — очень старое обозначение беременности.)
Тут две метафоры смыкаются: назвав избранных — не евреев по крови — горшками Божьими, Павел тут же называет их (цитируя Осию) возлюбленными Бога и затем в цитате из Исайи использует совершенно однозначно «сперма», «семя».
Дальше идёт 10 глава: монолог, весь организованный именно вокруг слова — слова, которое слышат, которое произносят. Но это слово — о Христе.
Под этим самое, может быть, главное: рождество. Как может Бог родиться? А как смог Израиль родиться в Египте, выскочив из него словно хлеб из печи, словно ребёнок из матки? Слово оказывается семенем, из которого рождается вера — но вера это человек, верующий. Иисус — Тот, в Кого вера. Он рождается в Вифлееме — «Бет Лехеме», «Доме Хлеба». Выпечка Небесная.
Камень, слово, печь, огонь, горшок. Всунуть — вынуть. Вход — выход. Вход — исход. Весь образный ряд направлен к одному: разрушить самоуверенное представление о человеке как части раз и навсегда данного целого. Семья, род, народ, Израиль, — всё это вторично. Первичен Пекарь Бог и Его булочки.