«И сказал им: что вы так боязливы? как у вас нет веры?» (Мк 4:40)
Не такое большое это озеро, противоположный берег отлично виден. Днём!
Ночью не видно. Как днём не видно любви, вечности, Бога. Рот может одновременно есть и говорить, у других частей тела тоже часто двойное назначение, а глаза не могут одновременно видеть видимое и видеть невидимое. Разве что в поэзии, в метафоре — «духовное зрение». Но «духовное зрение» никакой врач не наладит.
Страшно! Как животным, нам необходимо видеть вперёд в пространстве, как людям, нам необходимо видеть вперёд во времени. Мы даже легче переносим подслеповатость пространственную, чем хронологическую. Паровоз жизни движим горячим пламенем хронотопки. А в самые важные моменты — чернота. Хоть мозг выколи, ничего не потеряем.
Мозг пожалуйста, хотя лучше всё-таки поберечь, а вот веру не надо. Вера именно тут. И вера не в том, чтобы обратиться к Богу, а в том, чтобы не обращаться к Богу — не буди Бога, вот о чём рассказ про бурю. Когда будет надо, Он сам проснётся, мало не покажется.
Хорошо штангисту, он знает, где заканчивается штанга, сколько на ней весу прикручено. А жизнь — как тот рог, из которого мифический персонаж пил Мировой океан. Так ночью и галилейское озеро — мировой океан!
Настроенность на худшее рациональна. Лучше перестраховаться. Только вот эта настроенность как мотив веры — не самое лучшее. Обращаться к Богу только из страха перед темнотой неведомого означает получить довольно страшного Бога. Страх Божий питается другим — осознанием Бога как неведомого света. Бесконечность не от слепоты, а от того, что глаза духовные видят нечто неимоверное, а зацепиться не за что, хотя хочется зацепиться, соединить с обычным опытом.
Так рождается благоговение — среди тревожности, среди неведомости. Благоговение перед тем, что Бог всегда больше наших представлений о Боге, даже если они основаны на откровении, на традиции. Бог хозяин откровения, а не раб. Почему Иисуса отвергали как Мессию? Потому что Мессия должен вернуть величие Израиля. Ну, это величие мы по археологии знаем — довольно убогое величие. Но на земле не может быть такого величия, ради которого Бог вмешается. Единственное исключение — образ Божий, человек. Иисус — Мессия, потому что Иисус возвращает величие человеку. Величие, потерянное не в каком-то веке, а в вечности, в загадочном восстании против свободы в Боге.
Иисус Мессия и Царь, потому что возвращает нам то величие, которого никогда ни у кого из нас не было. Он Царь, потому что спит, когда вокруг буря, потому что Он по части совсем других бурь, совсем другой тьмы, совсем к другому берегу нас ведёт.
Именно об этом и Павел коринфянам: ну что вы ссоритесь! Всё начинается с того, что Иисус внутри вас, внутри меня. Не мы тонем, Он тонет — тонет, погибая на Голгофе. Мы тонем вместе с ним, иначе какие же мы люди веры. Но зато и Его воскресение увлекает нас за собой. А тьма — остаётся, берег земной по-прежнему не виден, но дух уже на земле небесной. Вера не Богу будит, Он не спит, вера себя будит. Чтобы не доставляли окружающим проблем своим храпом, своими криками от приснившихся и неприснившихся кошмаров.
Во тьме нашей жизни Бог — светлая точка. Не надпись на аварийном выходе, светящая во тьме, а точка, через которую льётся светлый воздух вечности. Что ломиться в эту точку? Этому свету надо подставить себя. Это немножко страшно, это свет слишком живой, живее нас, но, в отличие от страха перед тьмой и неизвестностью, страх перед Светом и Непознаваемостью не разрушает, а останавливает на бегу в саморазрушение и направляет к Богу.