Александр Панчин, популяризатор науки, опубликовал запись своей беседы с Искусственным Интеллектом:
«Коллеги предоставили мне доступ к полной англоязычной версии системы искусственного интеллекта GPT-3 от OpenAI. Эта версия GPT-3 считается самой сложной на сегодняшний день компьютерной моделью, способной общаться с людьми и создавать собственные тексты».
Панчин умеет задать жару. Например, он опубликовал в престижнейшем научном журнале статью о том, что религия может вызываться особыми бактериями, которые сами не могут ходить. Бактерии религии внушают людям, чтобы они сходились к Гангу, к родникам, к Иордану и туда погружались. Благодаря вхождению людей в воду бактерии шмыгают на людей, где их ещё нет и этим расширяют свой ареал обитания.
Замечательная первоапрельская штука, разумеется, ни на каких исследованиях не основанная, попала в «Нейчур» отнюдь не апрельского выпуска.
Не является ли и эта беседа с могучим мозгом выдумкой? Когда компьютер заявляется, что не понимает, почему люди курят, это что? Ему скармливали только пособия по шахматной игре? Гранта не хватило хотя бы к интернету подключить?
На вопрос о Боге ИИ бодро отвечает:
«У меня нет мнения о существовании Бога, но я могу сказать, что любой Бог, который бы подверг своих созданий ужасам старения и смерти, не достоин почитания».
Это всё? Вот эта цитата из какого-то коллективного французского просветителя XVIII века и есть высший разум? Почему было не забить в машину Бердяева или, если нужно духовное лицо, то что-нибудь из проповедей о. Майкла Фарадея?
Хочется верить, что ни один компьютер не пострадал, а беседа просто сочинена Панчиным, который сам и отвечает на вопрос о смысле жизни: «Испытать и насладиться всем, что жизнь предлагает».
Панчин не Понасенков, поэтому занимает нормальную для неверующего человека позицию агностицизма. Только ему хочется большего, и он (устами компьютера) бичует Бога — образ Бога — как садиста. Это классический атеизм Иова. Бога не проклял, но и почтения Ему не выказал ни малейшего, а упрямо твердил, что не заслужил.
Собачки служат!
Кто сказал, что Бога почитают заслуженно?
Кто вообще сказал, что почитать Бога — это главное в отношениях с Богом?
Впрочем, что греха таить: такое говаривали и говорят атеисты. Без ряс и в рясах. Да-да, многие атеисты ходят в рясах, ведут уроки в воскресных школах, и там талдычат про «заслужил».
Только это всё к вере отношения не имеет. Это плоды использования религии в качестве госидеологии. Все претензии к государству и его манипуляторам. Панчин судит о религии по ханжеству. Это как если бы гуманитарий судил об астрономии по астрологии, с чем Панчин борется, за что ему почёт и уважение.
По сути.
Никакой «жизни», «смерти», «смысла» с точки зрения науки не существует.
Отличие «био» от «гео», человека от камня с точки зрения науки абсолютно искусственное, навязано природе людьми. Антропоморфизм не только Творцу навязывает человеческие представления, но и творению. Смысл, шмысл… Есть постоянная Планка, вот и все дела.
Нету «жизни», и уж подавно нету никакого «предложения». Это космос, сынок. Он никому ничего не предлагает не по злобности, а потому что испытания и наслаждения существуют лишь в человеческом мозгу. Ну, наслаждения и страдания ещё с грехом пополам можно признать реальными реакциями организма на раздражения, но уж «испытания» точно глюк.
То, что человек выделяет некое событие как «смерть», а другое как «появление меня», то, что человек разделяет «я» от «серой материи», это проблема исключительно человеческой психики. Мироздание тут ни при чём.
Нет ни малейших оснований считать реальностью и любовь, если только не сводить любовь к страсти.
Вот в этом мире, в этой равнодушной, бездушной природе Бог создаёт Себя — Свой образ в виде человека. Это как поселить в «Титанике» айсберг. Или, точнее, в айсберге — «Титаник». Вот моё «я», а вокруг — лёд и остывание, и дух Хокинга носится над учебниками биологии, посмеиваясь.
Бог даёт миру Себя, насколько мир может Его вместить, и ещё чуть-чуть. Мир этого, конечно, не сознаёт. Равнодушная природа продолжает равнодушничать. Но мы-то, данные миру, сознаём. Кряхтим, сопим, чешем в затылке, глушим водку, но протрезвеем и опять сознаём.
Ужасы старения и смерти? А радости рождения и воскресения? Ах, мы рождения не помним, а воскресения и подавно? Хорошо, а что мы это мы, что есть не только биологическое существование, но и жизнь как нечто исключительно моё, драгоценное, моя прелесть, неопределимая — не заметили? Сорок тысяч учёных могут — даже должны — твердить, что моя жизнь это моя фантазия, продукт моего мозга, моего желчного пузыря, моего гипофиза и т.п., но разве можно предать себя? Перечеркнуть, потому что биолог так сказал? Сказал с напускной уверенностью, скрывающей простой факт: он не знает и не может знать, точно ли моё — и его — сознание всего лишь игра синапсов и бицепсов. Пусть судит сапожник не выше сапога, а то каждый сапог будет считать себя повелителем того, на ком сапоги.
Мы имеем в себе нечто неописуемое, свободное — да-да, никакой свободы в природе не существует, а в нас существует. И мы предаём эту свободу, даже на такое способны. Не когда её отрицаем, а когда грешим. Да, представьте себе, грех есть. Не от Бога, от нас.
Да, есть страдания и смерть. Но они лишь тень человека — человека, а не Бога. Человек свободного. Свобода без возможности страдания и смерти была бы несвободой, а то того хуже: рабовладением. Мы бы всё творение закатали в асфальт. Мы этим закатыванием и так занимаемся, а уж если бы имели бессмертие с неуязвимостью, то-то бы развернулись. Наши страдания и смерть хотя бы амортизируют наши шалости, защищая от них космос и окружающих.
Человек есть отблеск Творца в творении, а что мы гаснем, так это хорошо бы себя спросить, по чьей вине. Учёные сперва изобретают атомную бомбу, а потом удивляются: ой, откуда страдания и смерть?
Вы и убили-с, Родион Романович.
Вера не отрицает смерть. Вера видит смерть. Вера видит, что в мире намного больше смерти, чем считают биологи. Убийств и самоубийств. Посмотрел на женщину с похотью — для биолога вроде Панчина это нормально, а для веры это убийство и самоубийство. Покаялся в этом — для атеиста глупость, а для покаявшегося воскресение.
Таких воскресений в мире куда больше, чем смертей, этим люди и живы, этим человечество и человечно.
Об этом и всё Евангелие, и апостол Павел об этом: мы умерли, а во Христе — воскресли. Какая связь? Какая связь между моей жизнью и жизнью Бога, прорвавшегося в мир, хлебнувшего тут лиха из моей тарелки и умершего, но не озлившегося, не спалившего палачей, а простившего? Для учёных как учёных — никакой связи, а для верующего как верующего — есть связь. Потому что это оживление не биологического во мне, а Божьего образа и подобия во мне. Воскресение не обезьяноподобия, а богоподобия.
Кроме момента вываливания из матки есть момент вываливания из Рая. Один на всех и у каждого свой. У каждого свой, да не один, а ежедневно. Не чувствуешь рая? Сплошной ад? Значит, вывалился. Не «чувствовать себя как в Раю», а чувствовать Рай как чувствуешь себя — это и есть вера.
Кто-то чувствует смерть и ничто, а вера чувствует вечность и с ужасом видит, что это моё драгоценное «я» — источник страданий и смерти. Моё! Я давлю других, не Бог давит. Я развлекаюсь, словно лопаю пупырышки у упаковочной плёнки: этого пнул, того щёлкнул, этих зачистил. И удивляюсь: чего-то это лежит старуха-процентщица и не дышит? Значит, нет Бога, видать…
Есть Бог, и есть воскресение — не где-то за горизонтом, а вчера, сегодня, завтра. Много их, воскресений, этим и живы люди, что Бог продолжает точечно творить, возрождать Свой образ и подобие во вселенной. Он чинит — мы ломаем, а потом удивляемся, отчего сил нет. Были силы, да на что потрачены? Огласите, пожалуйста, весь список.
Не надо спрашивать искусственный интеллект, стоит ли почитать Бога. Надо себя спросить, стоит ли почитать себя игрушкой гормонов и электрических импульсов или всё-таки я — это я. Не эхо, а голос, может быть, тихий, но из себя, а не из биологии. Голос, способный поднять других, хотя не всегда способный поднять себя — и это замечательно, потому что нас найдётся, Кому поднять. Других воскрешать словом и делом, мыслью и участием. Чтобы на вопрос о смысле жизни можно было ответить встречным вопросом: чьей? Ты в чужую жизнь — не биологическую, а человеческую, вечную — веришь как в свою? Вот по этой вере живи, и целому миру будет мало тебя, и ты наконец начнёшь задавать вопросы не искусственному интеллекту, а естественному разуму, сердцу и совести.
