В начале 90-х годов в Москве выступал перед широкой публикой Егор Тимурович Гайдар.
Его спросили, какого он вероисповедания.
Егор Тимурович был человек искренний.
Когда речь шла об экономике, он часто углублялся в дебри, потому что искренне полагал себя специалистом в экономике.
А вот тут ответил прямо, кратко и одним словом: «Агностик».
В зале воцарилась тишина.
Потом выяснилось, что большинство присутствующих не очень понимали, чем агностик отличается от педофила или гомосексуала.
Решили, что это какая-то аномалия, и удивились, почему человек об этом публично заявляет.
На самом деле, агностик по-гречески означает «не знающий». «Gnosis» – по-гречески «знание».
В истории раннехристианской Церкви христиане часто называли себя именно гностиками.
Во втором и третьем веках нашей эры, гностики были и за пределами христианства.
Но являются ли христиане действительно знающими? Являются ли агностики действительно не знающими?
Представим себе, что мы едем в поезде.
Мы не знаем, куда мы едем, твёрдо.
То есть, наверное, у нас есть надежда.
Знаем ли мы, что мы едем в поезде?
На самом деле, это основной вопрос философии. Откуда я знаю, что это поезд?
Я в нём родился.
И я никогда не видел рельсы.
Это – поезд жизни.
Я не входил в него, я не просил моих родителей сажать меня в этот поезд.
Я не знаю ничего за пределами поезда.
У фантастов встречается сюжет о людях, которые отправились в межзвёздное путешествие на огромном-огромном корабле, на котором умещается десять тысяч человек.
Корабль должен лететь пять тысяч световых лет.
В пути сменяется двадцать поколений…
Как описать психологию человека, который не знает мира за пределами космического корабля?
В сущности, мы именно такие люди и есть.
Наша Земля – это космический корабль, который нас несёт…
Бесполезно искать, где был рай…
Мы изгнаны из рая.
Но мы изгнаны милосердным Богом, который пошутил что мы умрём сразу смертью.
Он пытался нас остановить, не вышло.
И когда не вышло, посадил нас на благоустроенный роскошный Корабль Земли.
И вот мы несёмся – поколение за поколением – на этом шарике, как барон Мюнхгаузен.
Только ядро очень большое, а Мюнхгаузен очень маленький.
И лживы мы как барон Мюнхгаузен...
Лживы именно в смысле фантазии...
Проблема человека не в том, знаем мы или не знаем, а в том, что мы фантазёры.
Это наша сильная сторона.
Благодаря фантазии, мы, люди, способны вообразить невероятное: что где-то есть человек, который меня любит; что мир, может быть, не конечен, а может быть, мир – это компьютерная программа, и я, всего лишь, иллюзия, порожденная этой программой...
То есть наш интеллект способен вообразить намного больше того, что дано ему в опыте.
И мы не просто наращиваем количественно: Бог с десятью руками.
Но вообще – Живой и без рук...
Тогда кто такой агностик?
На самом деле, идеал христианина – это агностик, человек, который не знает.
Это то, о чём говорят христианская теология и христианская мистика:
«Да, у нас есть Откровение о Боге, Бог – это свет, Бог – это дыхание, и в то же время Бог – это никто, в каком-то смысле Бога нет…»
Бог – это слово, первоначально санскритское: «Бхаг» (напр. «Бхагавадгита»).
То есть, Бог – это тот, кто кормит лошадей, конюх.
Это смысл слова «бхаг» у древних индусов.
Но ведь это не так.
Нет такого бога, который кормит лошадей.
Вспоминается рассказ Лескова.
У Лескова есть очерки о киевлянах, так и называются «Киевские антики», о жизни киевлян в семидесятые годы.
Как при Бибикове (середина девятнадцатого века), приходит к Владыке Филарету Киевскому лейтенант и говорит: «Владыка, меня совесть побуждает спросить: смогу ли я продолжать служить в армии? У нас недавно был смотр и на смотр приехал генерал (скажем) Иванов. А я при полковнике адъютант. Генерал смотрит, и я вижу: он недоволен. Лошади, прямо скажу, худоваты. Генерал терпел, терпел и вдруг как на полковника закричит: «Почему у вас лошади-то не кормлены?»
Полковник отвечает: «Честное слово, конюхи не докладывают овса!»
Генерал покраснел и кричит: «Не докладывают овса! А конюхи скажут: Господь Бог, неурожай. Не Господь Бог должен лошадей кормить, конюхи должны кормить! А ты должен за конюхами смотреть!»
Но он же имя Божие всуе употребил, он же богохульник.
Я же должен подать в отставку, как благородный, как христианин, по должности христианской».
Владыка его берет за руку: «Дорогой, милый мой, вот ведь ваш генерал, вот то, что мы проповедуем – это же каша с прокисшим маслом. Вот он слово Божие и сказал правильно, что Бог не должен никого кормить».
Бог не конюх, Бог не мамочка, Бог не нянечка, Бог не отец, Бог не мать.
Да, это последнее слово веры.
Это последнее слово мистики, когда мистик говорит: «Бог не свет, Бог – тьма…»
На вершине я не вижу ничего, меня нет...
Кстати, таким мистиком был Лев Толстой.
Это великий и трагический опыт.
В теологии это называется апофатика.
Есть катафатика (тот же самый корень, что в слове «католик» – когда мы позитивно описываем Бога).
Как если мы хотим изобразить белый круг, мы можем положить на лист бумаги пятак, а окружающее пространство заштриховать.
Это катафатика.
А можем внутри круга заштриховать...
Значит, я могу описывать Бога, сравнивая Его с пограничными явлениями: Бог-Отец, Бог-Мать.
Или например, мы говорим: «Благоутробие Божие».
Извините, утроба – по-русски «матка».
То есть, Бог содержит человечество в своей матке, как мать содержит дитя.
Образ отца Сергия Булгакова: мы внутри Бога, как ребенок внутри беременной женщины.
То есть, мы, с одной стороны, отдельно – мы не Бог как ребенок не мать – но мы и в Нём.
Нельзя существовать вне Его.
Это предположительное слово о Боге.
Но ведь вот любимый человек, моя любимая женщина, мы сорок лет вместе… Это, конечно меньше, чем служение с евреями – двести лет, но ведь сорок лет – тоже срок.
Я её знаю, она меня знает.
Чем дольше любовь, тем глубже...
Вот сорок лет назад я думал, что знаю свою любимую женщину, просто я её насквозь видел.
Но я видел её насквозь, но не видел её.
А сейчас я её насквозь не вижу, я внутри, но теперь я лучше, не могу сказать, «знаю её», но мы вместе.
Вот это апофатика, это агностицизм.
На вопрос «Знаешь ли ты жену?», я скажу: «Не знаю».
Не так, как ночью перед Распятием на вопрос: «А ты не из учеников ли, голубчик?», Пётр сказал: «Я не знаю, этого человека я не знаю...»
Нет, но я скажу так: я христианин?
Да.
Христа знаешь?
Нет, я Христа не знаю.
К сожалению я с Ним, или к счастью, но я не знаю.
Поэтому я в уповании вечной жизни.
Знал бы, тогда надо расходиться, всё, театр окончен, я дочитал книгу до конца.
Но я знаю, что у этого поезда нет конечного пункта, из пункта А в пункт Б – бессмертие, бесконечность...
Вот что я знаю.
Я знаю, что невозможно знать в виду отсутствия конца.
Это бесконечность.
Значит я настоящий агностик.
Что же до агностиков, то они противоречат сами себе. Если я говорю, что я не знаю, есть истина или нет, и я не могу этого знать, то я уже знаю, что невозможно знать.
Значит, последнего сомнения я не пережил, сомнения в том, что невозможно знать.
Я должен оставить миру возможность быть познаваемым.
Я должен оставить возможность Богу быть познаваемым.
Это важно, потому что тем самым я оставляю себе возможность быть познаваемым другим.
Меня можно познать?
Нет, я бесконечен.
Тем не менее, я говорю: я не знаю, есть другой, он меня любит, и эта любовь не порабощает меня, потому что она (как и я) бесконечна...
Если бы я был конечный, и меня можно было бы познать, я – Буратино.
А так нет.
Значит, христианство, вера – это, действительно, вера в невидимое.
Невидимое не в том смысле, что не имеет очертаний и форм, ещё как имеет...
Но невидимое в том же отношении, в котором невидима бесконечность.
Бесконечность начинается здесь.
Вот, вот начало бесконечности.
Начало-то я вижу, а что дальше, что впереди, я не знаю.
Причём я не знаю не так, как знает человек, который идёт кривыми путями, и вот что за углом, мы не знаем.
Я согрешу, я скажу: я не знаю, что за углом.
А может там большое счастье.
Я изменю жене, и из этого выйдет что-нибудь такое.
Это прямая дорога и, тем не менее, я не знаю, просто потому, что она очень длинная, она очень светлая, она очень яркая.
Значит, да здравствует христианский агностицизм!
Ну и да здравствуют агностики вне христианства, потому что у них с нами есть кое-что общее.
Но здесь ещё одно.
На вопрос агностика: я готов знать твою бесконечность, дай мне эти знания.
Но я же не могу, я не Господь Бог.
Это может дать только Бог.
Ведь моя вера, я её не сконструировал.
Она дана мне Богом.
Значит последний момент.
Да, мы свидетельствуем о Евангелии.
Мы свидетельствуем о своей вере, о чудесах и так далее, но последнее слово остаётся за Богом.
Я этого последнего слова не знаю.
Почему Бог мне дал сорок лет, а кому-то не даёт – не знаю.
Я бы на Его месте действовал иначе.
К счастью для всех, я не Бог.
