Храм — хоромина. Любой гроб храм, и шкатулка с кремационным пеплом тоже храм.
Какой храм первичен — религиозный, замешанный на вере в высшее, или светской, храм культуры?
Первичен дом. Дыра, шалаш, нора, пещера. Первично убежище. Впрочем, почему «убежище»? Убежище нужно, чтобы прятаться от врагов, холода, проблем. Но мой дом не моя крепость, если уж не по викторианский, с вечно нечистой совестью, а по-людски. Мой дом — это моя кожа, моё второе тело. Мой дом — это мой мир, мой рай. Космос — это мой вдох, дом — это мой выдох. Хороший дом всегда воздушен, но почему же замок? У хорошего дома и дверей нет, не нужны, и окон нет — погода идеальная. У идеального нет стен и крыши — а зачем? Но идеал — это когда я буду идеален, а пока я реален, дом тоже пусть будет реален подобно мне.
В реальности храм — это мой дом, только идеальный. Жили среди гор — ставили храм в виде горы, мегалиты-пирамиды. Жили в доме с хозяйственным двором и стенами — ставили и храмы точно такие же, только побольше. Выходило, что мой дом — это модель храма, а на самом-то деле было наоборот: всякий храм — модель моего дома всамделишнего, будущего, вечного.
Вот почему молящийся даже в катакомбе, даже в углу камеры концлагеря, всё равно непроизвольно создаёт храм, используя как материал то, что под рукой — свои руки, своё собственное тело. Стою, но, когда молюсь, стою чуть-чуть не так, как когда ворон подсчитываю. Говорю, но при молитве говорю чуть-чуть не так, как о погоде. Самое простое — создать зазор во времени. Чуть архаичнее слова, позавчерашние. Или зазор в пространстве — говорить не на языке родной помойки, а на языке помойки соседней. Сдвиг по фазе — и уже храм обозначен. Но лучше, конечно, иметь свою комнату, и пусть она становится храмом — собственно, именно и учудил Господь Иисус в «горнице».
Я молюсь в той же комнате, в которой работаю, сплю, кино смотрю. Хочу иметь для молитвы отдельную комнату. Не храм, упасибоже, по деньгам не потяну, и за квартиру-то с пенсии платишь, поскрипывая. А вот комнату, чтобы в ней не было компьютера, кровати, книг. Ковёр? Ковёр можно, у меня-то ковра нет, ковёр это как церковнославянский в языке. Можно даже не ковёр-самолёт, а такой, спокойный. Главное — потолки, чтобы хотя бы на полметра выше. Три метра! Три с половиной! Четыре? Четыре уже чересчур, это как церковное облачение («одежда» если по простому) из парчи. Некоторые делают, но это же смешно получается: потолок два с полтиной, комната 14, а одежда из золотой парчи. Не фьюжн, а дурновкусие.
Ну, конечно, вряд ли. Кроме Бога, есть ещё божки, которые тщательно следят, чтобы храмы были одобренные. Одобренные — ууу, красотища! Но Бог, одобренный властью, как жена, навязанная родителями или обстоятельствами. Рано или поздно повесишься от такой радости. Нет уж, лучше по ножкам подбирать одёжку, и стараться, чтобы ноги были того... Авраам Линкольн говорил, что ноги должны быть такой длины, чтобы доставать до земли — и устроил войну, угробил полмиллиона человек. Нет уж, если доставать, так до неба. Обычно для этого лучше встать на колени, вот потолок и раскроется.
