[Стенограмма]
«Война и мир» – всем хорошо известное название романа Толстого.
Но давайте глянем на историю Церкви как на роман о войне и мире.
Мы хорошо знаем, что рассказ о Рождестве имеет своим девизом (часто это пишут на специальных плакатиках): «На земле мир, в человецех благоволение!»
Что такое «люди благой, доброй воли», лингвисты спорят. То ли это люди, чья воля добра, то ли эти люди избрали добрую волю Божью. Древний язык… Можно понимать и так, и так.
Но давайте глянем на историю (там, где не помогают лингвистика и филология).
Первое столетие (боюсь, как и любое другое столетие) – время, когда война была привычным делом. Для Рима, для Греции, для персов, для евреев, для немцев, для китайцев…
Когда мы читаем книги Пророков или рассказы о завоевании Святой Земли, это рассказы о воинах и о войнах. О воинском героизме. И о воинских прегрешениях... О трусости, о предательстве и т.д. Знаменитый 50 Псалом – это ведь Псалом покаяния в том, что я, генералиссимус, говоря сегодняшним языком, послал человека, который мне доверился, моего генерала, на верную гибель только для того, чтобы потом соблазнить его вдову. Военный прегрешенец...
В первом веке идут войны. Римская империя продолжает расширяться – довольно успешно – и подавляет еврейское восстание в 70-м году (а ведь евреи восстают – это тоже военное событие).
И вот, исчезает тот Израиль, в котором родился и погиб Спаситель Иисус. Исчезает та религиозная обстановка, в которой он жил, проповедовал, умер и воскрес. Появляется то, что мы называем иудаизмом и христианством. Разделение и началось в конце первого столетия. Появляется то, что мы называем раввинистический или талмудический иудаизм, не похожий на иудаизм, когда был Храм, когда были жрецы, левиты, первосвященники и т.д.
В этом иудаизме, который нам знаком, священников нет, и к священству огромное недоверие, надо сказать.
Потому что люди, которые возглавили спасение иудаизма в конце первого столетия, они-то священниками не были. Они сделали всё, чтобы вера Авраама сохранилась в отсутствии Храма.
Можем ли похвастаться этим мы, христиане?
Как ни странно, наверное, нет.
Нам легче с храмами.
Мы – более храмовая религия, чем даже древний иудаизм.
Ведь у нас много храмов.
Другое дело, что в этих храмах совершается бескровная жертва. Мы вспоминаем, как Спаситель перед арестом и гибелью благословил хлеб и вино, сказав, что это – Новый Завет.
«Я буду распят, но Моё тело станет для вас источником жизни, и Моя кровь будет для вас источником жизни».
Вот что такое Евхаристия.
Это вовсе не причащение мертвого Бога.
Это – причастие страданию и жизни в страдании…
Жизни! А не смерти.
У нас, христиан, закалки против возрождения храмовой пышной набожности – не оказалось.
Но зато то, что мы называем современным иудаизмом, талмудическим или раввинистическим, не имеет ничего против военной службы, не имеет ничего против армии.
В современном Израиле довольно многие набожные иудеи отказываются служить в армии, но не потому, что они против кровопролития, и не потому, что они считают абсолютной заповедь «Не убий».
Просто само государство кажется им слишком светским, не благословенным Богом (социалисты его основали…).
А вот у христиан в этом же первом веке – по Посланиям апостола Павла, по Посланиям других апостолов – мы видим полное отсутствие вот этого военного, я бы даже сказал милитаристского, духа.
Единственный из людей первого века, к которому апеллируют, доказывая, что армия и война – дело благородное – это, как ни странно, Господь Иисус Христос.
Другое дело, что апеллируют своеобразно.
Во-первых, конечно, первым делом идёт «изгнание торгующих из Храма».
Если Господь верёвкой, сделав из неё бич, изгнал торгующих, то тем паче и мы должны изгонять агрессора.
То есть мы берём пример, раздуваем его в огромное, кровавое облако, а как раз изгнать торгующих – своих, из своего храма! – этого не делаем...
Потом, конечно, про апостола Петра.
Вот, он же выхватил меч, отрубил одному из напавших, желавших арестовать Спасителя ухо – значит…
Да ничего не значит! Это апостол Пётр.
Мало ли что он делал!
Что за подражание – там, где не надо?
Ну, и конечно, знаменитые слова: «Не мир, но меч».
Вот Спаситель, к примеру, говорит: «Я пришёл разлучить человека с его домашними».
Но ведь он не говорит, что так и надо.
Речь идёт о домашних.
Они отвергнут того, кто не хочет их защищать с мечом в руках…
Так и бывает.
Вспомним, как преподобного Антония пыталась вытащить из монастыря его мать.
Боярыня! «Сын должен воевать, а не отсиживаться где-то в пещерах».
И где те воеваки?
А где преподобный Антоний Киево-Печерский?
В сердцах у многих людей.
И наконец. Смерть самого Спасителя.
Он отдал Свою жизнь ради нас.
Значит, пусть Вася Пупкин идёт воевать?
Не получается.
Потому что Спаситель всё-таки был не солдатом.
Солдаты у Креста делили Его одежды…
Чуть-чуть противоположный расклад.
Поэтому – пусть уж Вася Пупкин подумает сам: действительно ли «Не убий» означает, что нужно кого-то застрелить?
Действительно ли самопожертвование означает, что нужно в кого-то стрелять из бука, «града» или бросать, не приведи Господи, атомную бомбу?
Как ни странно, в первом веке мы видим религию – христианство, как оно сформировалось к концу столетия – которая говорит иногда (как апостол Павел): сравнивает веру с воинским делом (так он и со спортом сравнивают! и много с чем сравнивает!).
Но это сравнение, а не реальность.
Реальность для христианина – не война, а только мир.
