Если бы детей вынашивали мужчины, что бы спросил юноша, услыхав: «Зачнешь во чреве и родишь Сына, который будет царствовать»?
Юноша спросил бы: «Как это может быть, когда наша бедная страна оккупирована многократно превосходящим врагом?»
Девушка спросила: «Как это может быть, если я девственница?»
Характерная для перекошенного, патриархального общества разница. Мужчина о геополитике, женщина о насущном.
Бог может сказать женщине то, что опасно говорить мужчине: «Тебя словно мечом ударят, разрубят надвое». «Оружие пройдёт душу», если по-синодальному. В оригинале «ромфея» — сабля, только у ромфеи был заточен не внешний край, а внутренний. Не горбатая спина, а втянутый живот, как у косы.
Почитание Марии иногда заслоняет Марию. Без порока, без греха — и что? Фарфоровая куколка на облаке? Хлопающая ресницами кукла? Бесчувственная холодная дура?
Мать! Любящая мать. Когда Она пыталась остановить Сына на пути к гибели — это что, непонимание? Понимание, очень даже понимание, понимание и миссии, и воли Божией, но ведь понимание любящим человеком. Любящим и страдающим от того, что Сын идёт в мрак. Понять означает страдать.
Мария страдала с Благовещения. Кто сказал, что вера, доверие, любовь — несовместимы со страданием, даже с тревожностью? Тревожишься — и надеешься. Самоуверенности надежда ни к чему.
Бог — а именно Бог обращается к Марии — не говорит про ужас креста. Но она же не дура. Она приняла, поверила — и именно потому, что поверила, сердце Её сжалось и заболело. Бог ничего не сказал про то, как Её ребёнок придёт к «царствовать». Ничего не сказал. Так само это молчание — многозначительное. Она поняла.
Незаживающая рана — «чтобы открылись помышления многих сердец». А что такое «спасение»? Это ж не вытащить из огня. Это втащить в вечность. Чтобы спасти тело, не нужно лезть человеку в душу. А чтобы спасти душу, чтобы спасти собственно человека нужно вытащить из человека тьму, открыть человеку его самого — открыть так, чтобы мы не упали в обморок, не замахали руками, а приняли себя. Вот это и совершается, когда мы узнаём в Иисусе Бога. Наше персональное благовещение: вот Этот — Бог. А ты что думал? Ты каким бы Бога создал? По какому лекалу? А у Бога лекало — крест.
Когда преодолелось это «разделение»?
А кто сказал, что оно преодолено? Это у нас всё по книжке, по календарю: вот сейчас Иисус страдающий, а вот Он становится воскресшим. У Марии Иисус — и страдающий, и играющий в лошадку, и бегающий по пригорку… У любви ничего не исчезает. Спасение разве — когда ничего не болит? Может, наоборот: заболит, что не болит сейчас, когда мы закрылись для горя и зла других? Спасение от бессердечия может ли не быть страданием? Спасение, Небо, счастье наползают на наше бессердечие — и рождается боль, боль необходимая, исцеляющая, открывающая глаза и чувства, чтобы мы шли к Богу не по трупам, а по заповедям.
