«Матерь Божия» давно стало пустым словосочетанием: «матерьбожия». Как «спаси его, Боже» стало «спасибо». Достаточно изменить на «Мать Божия», чтобы стряхнуть привычность — и кажущуюся понятность.
Понятно, что матерей разных много, а матерь Божия одна? Это кажется. На самом деле, ударение не на «Божия», «Бог», а на «мать». Не «матерь Божия», «дух Божий», «слово Божие», а совсем другой ряд: «ученики Божии», «враги Божии», «мать Божия». Не атрибуты божества, а люди. Человек не может быть прилагательным, даже к Богу. Или к Эйнштейну, Рафаэлю. «Здравствуйте, я матерь Моцарта». «Очень приятно, я многодетная мать». Это со стороны: у, десять детей! Ни одна многодетная мать не думает о себе прежде всего и исключительно как о многодетной матери, да и вообще о матери. Она всё та же Маша, которая вприпрыжку бежит по тропинке среди берёз, а всё остальное — попутно.
Почитание Марии подчинено почитанию Иисуса, но Мария Иисусу не подчинялась. Ученики — подчинялись, и не без расчёта. Вот «начнётся» — и я буду судить всю эту банду грабителей и воров, и возку-морковку, который мой ранец в мусорку сунул. И других апостолов тооже. «Война всех против всех»? Жизнь это воровство всех у всех. Это называется гордыня. Умение любить, обнять сводится к умению обобрать.
Именно в этом подозревали Иисуса. Что Он любит Бога — не отрицали, кроме совсем уже осатанелых. Но что Он претендует на какую-то такую близость к Богу, что ой — это в Нём не от любви к Богу, а от гордыни, от гордыни. Вся суть веры выражены в остром ощущении, что — нет, Иисус ничего не пытался позаимствовать у Бога. Он просто был Бог. Как это возможно? Да кто ж знает, но вера — это встреча с таким Иисусом. Не тянущимся ввысь, а тянущимся с выси.
То же с Марией, даже ещё отчётливее. Бывают матери, которые обкрадывают своих детей? Да сплошь и рядом. Все проблемы в отношениях детей с родителями отсюда. Ребёнок по определению не способен ничего украсть у родителей, а вот наоборот — увы. Сделать из ребёнка пластырь и наклеить на себя, прикрыв какую-то ранку.
Противникам почитания Матери Божией кажется, что это почитание как раз крадёт что-то у Христа. Теоретически наоборот: почитание Марии выросло из почитания Иисуса как Бога, подчёркивало единственность Иисуса — Он единственный и Его Мать, следовательно, тоже. Практически же — да, почитание Богородицы обкрадывало и Иисуса, и Бога Отца. Как почитание блаженной Матронушки у кого-то затмевает и Бога, и Матерь Божию. Почитают, как почитали астарт и венер.
Так что подозрительное отношение к почитанию Марии справедливо, но сама Мария — подозрительна?
А наша подозрительность, наша справедливая подозрительность — не подозрительна?
Вся суть гибели — той гибели, от которой нужно спастись — в подозрительном, невротическом отношении к бытию, к этому повседневному раю. Бытие кажется конечным. Мы ничего не можем прибавить к нему, только убавить. Жизнь с нулевой суммой. Чтобы что-то купить, надо кого-то продать. Чтобы что-то отчистить, надо что-то запачкать — тряпку, свалку. Жизнь как игра, где каждому выдают по тысяче бумажных долларов, и если кто-то у нас уведёт доллар, тем мы беднее.
Даже с долларами — настоящими — не так, а уж с жизнью и подавно.
Чем больше мы любим, тем больше в нас любви и доброты.
Бытие бесконечно вообще, а человеческое — в кубе.
Не надо бояться, что мы что-то потеряем, что у нас что-то украдут так, что мы умрём, погибнем. Умереть-то умрём, то погибнуть — о нет, это другое. Погибнуть можно и не умирая, а если умереть любящим, то какая ж это смерть? Это переход от одного состояния любви в другое. Здесь мы любим, конечно, горизонтально, а в смерти вырываемся в вертикаль, и вопрос лишь в том — мы по этой вертикали подымемся, «воскреснем», или опустимся. Сумма векторов какой будет? Инерция какая возобладает? Моя или Божия, инерция Воскресшего?
Вот почему можно любить врагов. Благословлять их. Отобрал у меня деньги? Догнать и отдать то, что он не взял. Видимо, ему нужнее. Не всегда — но иногда и такое необходимо. Когда именно? Это только любовь подскажет.
Смерть — производное от взгляда на мир как конечное, ограниченное, замкнутое бытие. Для веры нет смерти. Яблоко откатилось от яблони — разве это смерть яблони и яблока?
Вот то, что забыли Адам и Ева. Рай показался им конечным, и они испугались, что им не хватит. А ведь ещё и дети будут! Ой.
Вот почему Марию называют «второй Евой» — в смысле, «другой», «настоящей». Это Ева, которая не испугалась, только удивилась — «как это возможно?» Удивление человека перед чудом появления через него другого человека. Мы же, по биологии, только обезьянок можем производить на свет, и это в лучшем случае. А рождается — образ и подобие Божие. Как это может быть, если мы Бога не знаем? Не знаем — не открываемся Ему, не доверяемся Ему, не всматриваемся в Него? Не может быть, а вот же бывает, потому что Бог сильнее нашего равнодушия к Богу.
Мария непохожа на учеников Иисуса, на тех, кто просил у Иисуса чуда. Она не пыталась у Него ничего украсть, как Иисус не пытался ничего украсть у Бога. Когда было нужно, Она просто сказала — и Иисус сделал. Вот проба, керн, образчик того, что такое рай. Мы скажем — и гора превратится в реку. Мы не будем нависать над другим человеком, и над нами никто и ничто не будет нависать. Мы не будем обкрадывать — мы будем творить. И в творчестве, в любви мы приобретём больше, чем в любом воровстве.
Можно украсть кошелёк, нельзя украсть душу владельца кошелька — а в любви мы соприкасаемся именно с душой, и ничего, не аннигилируем, наоборот. Мария тому пример. Она почти незаметна в Евангелии — как незаметен катализатор, без которого невозможно превращение свинца в воду и воды в вино. Самое замечательное, что Мария пыталась спасти Сына от врагов, но никогда не пыталась Его защитить от друзей, от учеников. Не ревновала. Она просто была рядом.
Это очень нелегко — быть рядом и радоваться, что ты рядом не одна. «Как дай вам Бог любимым быть». Вот в чём «матеребожничество», «теозис», «обожание», в общем, рай. Врозь тесно и скучно, вместе бесконечно интересно. Вся жизнь наша — это не жизнь камня, который лежит, не жизнь в симбиозе, а жизнь в Боге, в раю. Просто рай невидимый и его легко можно не заметить, но если мы живы сколько-нибудь, то именно этим раем, который и исток, и берега нашей жизни, и это делает возможным любовь без ревности, материнство без эгоизма и отцовство, подобное отцовству Бога Отца, расстающегося с Самим Собой, посылающего Сына в конечный, тупиковый мир человеческий, чтобы вернуть людей в бесконечность.
