«Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное;» (Мф 19:23).
Вход в Царство Божие часто рисовали и рисуют. Дырка в небе, кудрявятся облачка, луч света в тёмном царстве… Идём за синей птицей… Буратино с золотым ключиком приветственно машет рукой… Ах, это не Буратино, это апостол Пётр? Но ключ есть? Золотой же, не картонный?
Где был вход в Царство Небесное, когда Иисус был на кресте? В погребальной пещере, куда Его внесли ногами вперёд?
Вход в Царство Божие был выходом из гробницы. Невысокое узкое отверстие, а за ним — огромный мир жизни. Нашей жизни. То, что мы считаем тяжёлым и тревожным существованием, для покойника — рай, мечта.
Только вот большинство покойников как муха, накрытая стаканом, бьются в разные стороны и жужжат, а найти эту дверцу не могут.
Многие писали об этой дверце. Алиса попадает в Страну чудес через крохотную дверцу, ради которой ей приходится ужаться, уменьшиться. Уэллс написал чудный рассказ «Дверь в стене», в 1906 году, но рассказ о подростке, который в пять лет попал в прекрасный сад, в райский сад, простирающийся за горизонт.
Царство Божие огромно, наш мир лишь складка в его просторах, но вход в Царство меньше игольного ушка.
Многие интересуются, все ли попадут в рай — понятно, что «все» это о себе, любимом. Злодеи вроде Ленина с Гитлером только символы самого кошмарного в себе. Конечно, все попадут. Другое дело, как — вот о чём Господь. Любую нитку можно вдеть в иголку, вопрос в том, чего это будет стоить нитке. Иную нитку вдеваешь — как посылаешь воздушный поцелуй. А иную нитку мусолишь-мусолишь, закручиваешь кончик, подрезаешь растрепавшийся хохолок, а она всё изгибается, увивается, упирается.
Царство Божие — для всех, да не для всего. В другой раз Спаситель сравнил Царство Божие с милосердным самаритянином и избитый иудеем. Для избитого Царство Божие — это самаритянин. И осёл самаритянина, на который взваливают несчастного. Осёл бедолагу довезет, а его дом, его дачу, его автомобиль — нет, такого осёл не выдержит. Это всё в Царство Божие не доедет. Для самаритянина Царство Божие — вот в этом избитом враге, который в другой ситуации проверял бы у самаритянина документы, ощупывал бы, нет ли на том пояса со взрывчаткой. А сейчас он — апостол Пётр, которого надо довезти до ворот рая.
Когда Иисус был на кресте, Царство Божие было для него в зрачках солдата, который Его стерёг. В равнодушных усталых глазах. Было и сплыло, а приплыло страдание и тьма.
Каждое воскресенье — ну, в идеале — мы сползаемся к дверце в Царство Божие, туда, где престол, где хлеб и вино, и где дверца — это слова помню, что Ты погиб, распахивая мне вход на небо, и, чтобы моя память не захлопнулась опять, вставил как распорку вот это — глоток, кусочек Твоего бытия. Не они в меня входят — я в Тебя вхожу, уменьшаюсь до Твоей бесконечности.
Мы расходимся, но Царство Божие мы уже лизнули и помним его вкус, и способны видеть вход в это Царство в самых разных ситуациях. Пойдём в магазин — и там есть дверца в Небо. На работу — и там. На пляже, в лесу, на шоссе, на митинге, на вечеринке, — всюду, всюду, всюду, где есть люди, там есть и входы в Царство Божие. Оно приблизилось, оно близко, оно рядом. Мы не видим? А вот пошарить, пошарить. Как иногда иголку уронишь и шаришь рукой, пока не уколешься — крохотный укол, но открывает дверцу на небо. Душой шарить, собой шарить. Не бояться укола, надеяться на него. Прощать, помогать, помнить о правде, любви и покаянии, — и Царство Божие само выйдет к нам из незаметной дверцы и обнимет нас.
[По проповеди 12 сентября 2021 года]
