Чтобы понять евангелие Фомы , нужно помнить, что предки были не дурее нас, а возможно, отчасти и умнее. Мы легко читаем «про себя», а во времена Иисуса так не умели. Кто-то один читал вслух, другие слушали. Даже самому себе читали вслух.
Нам легче читать, потому что мы читаем текст с пробелами, с запятыми и точками, с делением на абзацы, с выделенной прямой речью. За каждым знаком препинания, за каждым средством разделить текст, чтобы читать было легче — какой-то гениальный изобретатель, и не нам, юзерам, удивляться, что такого сложного в изобрести запятую. Лучше понять, что есть ещё куча чего изобретать, и потомки, можно надеяться, будут удивляться — чего предки так тупили, когда надо было в интернете сделать так, так и эдак.
Впрочем, в каких-то моментах мы ровно в той же точке, что Фома, Иисус и Гай Юлий Цезарь. Например, всегда существовали и будут существовать слова — не омонимы, нет, а просто слова, смысл которых зависит от интонации. Иногда помогают кавычки — ну ты «гений». Но это на письме, в устной речи тут может помочь предлог: «Ну ты и гений». Чаще помогает контекст.
Например, «гражданин». С первых же лет ленинской диктатуры слово приобрело издевательский оттенок: ведь гордое название «граждане» присвоено было, вместо «подданные е.и.в.», а прав не только не дали гражданских, но и срезали те, что были при е.и.в. Поэтому один герой, когда к нему обращаются «гражданин», советует заменить на французский оригинал, «ситуайен».
Заметим только что мелькнувшее слово «герой». Любой читатель понял, что оно было употреблено как синоним слова «литературный персонаж». Не иронически и не хвалебно. Без труда понял? Не совсем, но труд был не очень обременительный.
Если говорить о евангелиях, то тут ровно та же история со словом «иудей». В евангелии от Иоанна оно постоянно употребляется в двух разных значениях. То все присутствующие иудеи — что логично, а то вдруг Иисус спорит с иудеями. А Иисус кто — китаец?
Читатель — и слушатели — евангелия от Иоанна понимали разницу «на лету». Скорее всего, декламатор подчёркивал разницу интонацией, тут достаточно слегка изменить голос.
Полный аналог этому казусу — слово, начинающееся на «ж» и заканчивающееся на «ид». Антисемиты обычно заявляют, что это не оскорбительное слово — вон, в польском, в украинском, у Толстого-Лескова-Чехова... У Чехова не оскорбительное, а у антисемита оскорбительное!
Впрочем, это слова потенциально ругательные. В евангелиях, к счастью, больше слов потенциально хвалебных, даже прославляющих. Тут и начинаются проблемы. «Сын Человеческий» — особый смысл вкладывали в этот термин? Но ведь он в евангелиях употребляется и как обозначение любого человека! Как отличить?
Анализом, конечно. Мозговым штурмом. Это и есть наука.
В евангелии Фомы, к примеру, вообще нет слова «христос». Напрочь! То есть, можно сказать, что это не христианское евангелие. Однако, вспомним: ведь и в канонических евангелиях рассказывается, как Иисус спросил учеников, кем они Его считают, и Пётр — очевидно, набравшись смелости — сказал «Ты Христос». Значит, до Петра так не говорили. Это было открытие Америки.
Зато в евангелии Фомы трижды употреблено очень милое обозначение Иисуса: «Живой». Сегодня мы говорим «воскресший», но «Живой», конечно, лучше. Во-первых, потому что напоминает, что есть такой Живой, в сравнении с Которым мы все трупики. Во-вторых, «Живой» — это как самый первый возглас, когда кто-то увидел Иисуса воскресшего. Живой! И добавил, возможно, «не фига се» или «ё моё». Чтобы отличить это «живой» от всех других «живых».
Впрочем, кажется, что самое первое наименование Иисуса и у Фомы отсутствует — а вот в других евангелиях уцелело. Назорей! Кажется, уже Матфей не вполне понимал смысл этого названия и крайне неудачно пристегнул его к Назарету. В иудаизме же — в Талмуде — Иисус именно «Ноцри». Матфея сильно ругать не надо — язык очень гибок, и такие «народные этимологии» вполне нормальный литературный приём, в Торе употреблённый десятки раз. Опять срабатывает гибкость языка. Если вам скажут «там запорожец» или «там москвич», вы долго будете раздумывать, идёт речь о человеке или об автомобиле? То-то. Когда слепому говорят, что шумиха из-за Иисуса Назорея, слепой сразу понимает, что речь идёт о ком-то очень хорошем и начинает льстить: «Сын Давидов!» Поднимает ставку, так сказать.
И срывает банк. Чего и всем желаем: найти своё подлинное имя, найти подлинное имя, на которое откликнется Бог, найти для каждого живого существа такое имя, что кончится разъединение и начнётся общение.
Фома описывает Иисуса самым простым способом: называя Его. Сравнения, эпитеты, а не более привычные нам описания действий: «Лев Толстой очень любил детей», «Лев Толстой ушёл из дому». Если бы Фома писал о Толстом, он выбрал бы сотню изречений Толстого, о жизни Льва Николаевича не рассказал бы ничего, зато именовал бы его Зеркалом, Глыбой, Человечищем. Конечно, если бы Фома был последователем Ленина.
Самое первое описание Иисуса во 2 изречении Фомы: Иисус призывает искать. Заметим, что это полностью повторяется в Мф 7:7, в ставшем идиомой выражении «ищите и обрящете».
Это описание можно сопоставить с современным представлением о научном знании как вечном поиске — в противоположность застывшему религиозному догматизму. Только это будет анахронизм, а главное — в Библии есть призыв искать. Это постоянный мотив литературы премудрости:
«Премудрость возвышает сынов своих и поддерживает ищущих ее» (Прем 4:12).
Прямо из книги Притч (1:28) перешла в Фому реплика: «будете искать меня и не найдёте». Так и они в Четвероевангелии, у Ио 7:34.
Премудрость говорит — и Иисус говорит. Премудрость призывает искать — Иисус призывает искать.
Что ищем? Чем вознаграждается поиск?
Во-первых, отдыхом. Премудрость Соломонова: «праведник, если и рановременно умрет, будет в покое» (4:7).
Да-да, и у Мф Иисус говорит: научитесь у Меня и найдёте покой (11:29).
Во-вторых, царством. Бен Серах говорит о том, что нашедший Премудрость получает царство. Прямо об этом в Премудрости Соломоновой:
«Начало ее есть искреннейшее желание учения, а забота об учении — любовь, любовь же — хранение законов ее, а наблюдение законов — залог бессмертия, а бессмертие приближает к Богу; поэтому желание премудрости возводит к царству» (6:17-20).
Бен Серах поэтичнее, премудрость — как царская мантия и корона:
«Как одеждою славы ты облечешься ею, и возложишь ее на себя как венец радости» (6:32).
Царство для Фомы — это царство небесное (20, 54, 114), Царство Отца (57, 76, 96-99, 113), просто «царство» (3, 22, 278, 46, 49, 82, 107, 109, 113).
Что отличает Фому от Четвероевангелия, так это убеждённость в том, что Царство Небесное — здесь и сейчас. Не в будущем. Оно наступило. В Новом Завете эта убеждённость тоже есть, но она соседствует с ожиданием царства в будущем, с апокалипсическими ужасами. Фома — никакого апокалипсиса. И это крайне важно: оказывается, не обязательно считать, что всегда ожидание Страшного Суда — изначальное состояние, которое потом остывает. Изначальным может быть как раз уверенность, что Суд уже состоялся в самом явлении Иисуса, а вот нарастать будет как раз ожидание суда в будущем.
Есть у Фомы и слово «сын Божий», но относится оно не к Иисусу, а к верующим в Иисуса. Праведники — дети Божии, сыны Божии (5:5, 2:13). Фома тут повторяет сказанное в Премудрости Соломоновой: враги праведника возмущаются: «Объявляет себя имеющим познание о Боге и называет себя сыном Господа» (2:13). Это ровно тот же упрёк, который бросали распятому Иисусу (Мф 27:43). 2Сказал: Я Божий Сын». Много о Себе возомнил!
Сегодня нам привычно считать, что «сын Божий» — только Иисус. Но апостол Павел в послании гагатам называет христиан именно детьми Божьими (4:6-9). Так предложение Иисуса молиться Богу как Отцу — об этом же. В Ио 15:15 Иисус: «Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего». А знаменитый эпизод, когда Иисус говорит, что братья ему не те, кто хочет оттащить Его от Иерусалима, а те, кто слушают Его проповеди (Мк 3:34).
Так что 50 изречение Фомы лишь кажется загадочным: мы пришли от света, мы его сыновья, у нас движение и покой. Всё это — просто признаки ищущего Премудрости.
То же представление о Премудрости как источнике света и покоя — в кумранской рукописи «Устав общины».
Свет — четвёртая постоянная тема Фомы. В Премудрости Соломоновой грешники сокрушаются: «Свет правды не светил нам, и солнце не озаряло нас» (5:5).
Конечно, сразу вспоминаются неразумные девы с погасшими светильниками.
Премудрость участвовала в творении мира, все люди вышли из неё (77), все люди имеют внутри себя премудрость и потому могут искать её (Фома 3, 24, 77, 113). Свет есть в человеке, но нужно усилие, чтобы с ним соприкоснуться.
Покой, воцарение-царство-царствование, сыновство, свет, — всё то, что Премудрость обещает людям. При этом Фома ни разу не употребляет слова Премудрость! Это поразительно, учитывая, что апостол Павел говорит, что Христос «Божья сила и Божья премудрость» (1 Кор 1:24), у Луки Иисус говорит о Себе: «Оправдана премудрость чадами ее» (7:35).
Возможно — как предположил Дэвис — что Фома сознательно избегал термина, чтобы его не заподозрили в гностицизме. Не помогло, как известно. Возможно и другое: что Фома рассчитывал, что читатель поймёт, что Иисус и есть София. София «настоящая», «подлинная». Есть, конечно, и отличие Иисуса от Софии. Премудрость — понятие, аллегория, абстракция. В конце концов, этот термин выражает примерно то же, что современный термин «Просвещение», «прогресс», «цивилизация». Прогресс освещает путь, прогресс поощряет поиски, прогресс делает людей сопричастниками творчества и всемирного царства света. Но прогресс не живое существо. А Иисуса — живой.
Ученики у Фомы 8 раз спрашивают Иисуса, Кто Он (24, 37. 43, 52, 91) и куда ведёт (18, 5, 113). Все ответы Иисуса сводятся к одному — Я перед вами здесь и сейчас, живой. Вам нужно определение и планы на будущее или живой Я? Я, живущий сейчас внутри вас, свет внутри вас и перед вами.
О Премудрости тоже писали, что она даёт людям долгую жизнь и богатства (Притч 3:16). Но это жизнь тутошняя, временная. Иисус — совсем другая жизнь. Жизнь Божия. «Живой» трижды употреблено применительно к Отцу (3, 50, 37). Иисус оказывается, как сегодня сказали бы теологи, «единосущен» Отцу. Сказали бы — и говорят, и написано, только никому ничего непонятно. Объяснение, нуждающееся в ещё больших объяснениях. Лучше ли метод Фомы? Не описать, а нанизать эпитеты так, чтобы Иисус совпал с Богом не на уровне слов, а на уровне образа? Может, и не лучше, но и не хуже. Фома нигде не вкладывает в уста Иисуса: «Я сын живого Отца», но о Боге как о «моём Отце» Иисус говорит (61, 99). Саломее Иисус говорит о Себе: «Я Тот, Кто есть», и далее идёт почти та же формулировки, которые нанизаны у Иоанна в 17 главе: Отец дал всё Сыну. 2Все предано Мне Отцем Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» (Мф 11:27). А уж что сказано о свете в «обычных» евангелиях — и «Я свет миру», и призыв быть светильниками миру…
Иисус у Фомы не просто вытесняет Премудрость, занимая её место. Литература премудрости говорит, что София участвовала в творении — то есть, как выразился Эйнштейн, что Бог не в кости играл, когда создавал космос.
Замена премудрости Иисусом имеет ещё одно важное следствие. Книга Притч говорит о том, что Бог создал Софию перед тем, как начать творить мир (8:22). Значит, если Иисус — подлинная Премудрость, то именно Иисус — до всего материального. Обращение к Иисусу — обращение к великому Началу (18), и это Начало переживёт «сворачивание» неба и земли (111). Человек становится тем, кто сотворён до того, как был сотворён (19). Верующий — сотворён в Христе, раньше космоса. Тут Фома, опять, не говорит ничего сверх того, что есть у Павла в рассуждении о Христе как Софии (1 Кор 2:7-10).
Такой взгляд на евангелие Фомы — результат анализа текста, который произвёл Стивен Дэвис. Поддержал Дэвиса и библеист Мартин Хенгель, который подчёркивал, что взгляд на Иисуса как Того, Кто был до создания мира, чрезвычайно «иудейский». Сегодня читателю Нового Завета кажется, что самый первый вариант, «настоящий» — это рассказ о Рождестве у Луки и Матфея, с волхвами и пастухами, а вот Иоанн с его «в начале было Слово» это уже позднейшее философствование греческое. На самом деле, наоборот. Это не означает, что Фома не считает Иисуса рождённым во плоти человеком — считает, конечно. Вопрос в акцентах.
Есть один нюанс, который Дэвис не отметил, но который представляется вполне возможным. Иисус «унаследовал» от Премудрости сравнение с родником — и в Фоме, и в Четвероевангелии Христос систематически сравнивается с родниковой водой, дающей вечную жизнь. Но есть у Фомы преинтересное изречение 11 о том, что мёртвые не живут, а живые не умирают. Понятно, что «мёртвые» и «живые» тут употреблено в переносном смысле, «духовно мёртвые», «во Христе живые».
Это изречение сохранилось у Ипполита Римского в более исправном виде, где ясна симметричная структура мысли: люди едят мертвечину и она становится частью их живого тела, насколько же важнее для вас есть живое. «Жить Живым» — формулировка у Фомы, 111.
Тот же образ еды в изречении 7: правильно, если человек съест льва и лев станет человеком, но горе человеку, которого съест лев, и лев станет человеком».
Это может быть прямое указание на Евхаристию. Если человек съел котлету, то мясо котлеты, мёртвое мясо, становится частью живого тела человеческого. Если же человек ест — как сказал Иисус — Тело и Кровь Иисуса, то он становится частью Иисуса.
Конечно, хотелось бы, чтобы Фома изъяснялся «в лоб». Но такой способ сочинительства как раз указывает на очень раннее написание текста. Лучше не записывать самое главное из происходящего на собраниях верующих в Иисуса, чтобы посторонние не знали. Точно так же учёные считают, что Фома, хотя не говорит «в лоб» о крещении, но подразумевает именно его, когда говорит об «одеждах», о раздевании, наготе, исчезновении противоположности мужского и женского (22, 37), наконец, о необходимости быть «детьми» — аналог более позднему «родиться вторично» (3, 5, 15, 21, 37, 46, 101).
Евангелие Фомы сперва кажется очень странным, но ведь и даже детские книжки устаревают со временем. Составители того комплекса книг, который мы теперь называем «Новый Завет» не включили в него не только евангелие Фомы, но и, скажем, очень древний и очень умный текст «Учения Двенадцати», куда более лёгкий в восприятии. Были они правы или нет? Правы они были в том, что евангелия, в которых изречения Иисуса соединены с биографией Иисуса, читаются значительно легче.
Евангелие Фомы можно сравнить с «авторским кино», где часто нет сюжета вообще, где на экране идут формально не связанные между собой кадры. Поле под ветром… Ручей несёт мусор… Человек идёт со свечой по сухому бассейну… Фильм о супергерое, конечно, куда понятнее, даже ребёнку.
Только вот как раз ребёнку понятнее, а взрослому не так уж интересен. В этом смысле евангелие Фомы, возможно, как раз ближе современному человеку. Иисус как супергерой, победитель смерти и всего плохого, очень понятен и при этом совершенно не понят. Понятно, что не убивать надо ещё с большей силой, чем до Голгофы, но что-то убиваем и убиваем… Потому что у Иисуса Своя жизнь, Свой сюжет с поворотами, а у нас своя… Может быть, каждый верующий может и должен написать своё евангелие именно из таких вот проблесков, звёздочек… Не адаптацию «обычного», откуда выкинуто всё непонятное, а прямо наоборот — евангелие необычного, евангелие того, что именно меня пронзило и пригвоздило.
