История описания Иисуса словами начинается ли с Евангелия?
В принципе, любое спекулятивное богословие начинается с анализа Евангелия. Тут, собственно, и начинаются спекуляции — рассмотрения, вглядывания. Но само Евангелие — как жанр — нимало не озабочено проблемой описания Христа.
Слабость всякого описания в том, что оно монологично. «Пойди туда, не знаешь куда», — предельно точное описание, не допускающее дискуссий. Точность достигается именно тем, что адресат приравнивается к отправителю. Никаких толкований и интерпретаций. Молчи, запоминай, следуй. Автор описания — всегда один, даже если это слёт сотен архиереев. Адресат описания — тоже один. «Иду туда, не зная куда». На это нечего возразить, потому что это не сообщается другому, а бубнится под нос. Аутичен путешественник, открывающий новые маршруты, аутичен картограф, наносящий эти маршруты на карты, аутичен тот, кто будет эти карты использовать. Аутично спекулятивное богословие, не ожидающее ответа, даже исключающее ответ.
Евангелисты и апостолы не ставили своей задачей описать Христа — и не описывали. Слово Божие — о спасении, а не о Слове Божием. Евангелие абсолютно не аутично. Оно всё — диалог, коммуникация, оно не может без читателя, который сомневается, спорит, спрашивает. Вот без теологов, этих картографов религии, без преподавателей веры — Евангелие отлично обходится.
А что же слова, которыми Евангелие называет Иисуса? В базарный день цена этим словам копейка, зато в отсутствие базара они бесценны, потому что описывают людей, втягивают людей в диалог с Богом и друг с другом, который и есть «единство», «рай», «спасение». Лоно Авраамово — это не богословский факультет и не гавайский пляж, где каждый млеет молча, по возможности не глядя на других. Это праздничный стол, за которым все говорят разом с собой, со всеми, с Богом. Молчать за этим словом — означает быть в «небрачной одежде».
В этом смысле идею богословия как описания Иисуса следует признать в принципе если не порочной, то чрезмерно самонадеянной и нарушающей как раз то, что богословы претендуют укреплять — Церковь как единство общающихся в вере.
Догматизм богословия сыграл с богословами злую шутку. Канонизировав текст Нового Завета, они насыпали себе в кроссовки кнопок, создали такие условия задачи, что решение не будет найдено никогда. Другое Евангелие надо было писать — собственно, богословы этим и занимаются и этим не отличаются от любого христианина, который отвечает благодати радостным принятием и восторгом, а потом начинает поправлять, поправлять, поправлять...
У любителей выедать из булочек изюм есть выражение «золотые фразы Евангелия». Прописные истины, бессмысленные и беспощадные. «Любите друг друга». «Аз есмь свет миру». Для бедных богословов нет золотых стихов, есть лишь заминированные. Всё Евангелие — минное поле для любителей командовать, но некоторые евангельские строки заминированнее других. Не Бог минировал, сами командиры заминировали, нагрузив Евангелие несовместимыми с ним функциями. Несколько таких заминированных фраз полезно выделить.
«Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ио. 1,1).
Написано на греческом, где есть артикли. Артикль есть перед первым словом «Бог» и отсутствует перед вторым, что открывает колоссальный простор для интерпретаций, причём резвиться на этом просторе не могли уже римляне (к счастью) по неимению артиклей. Русские тоже не имеют артиклей, однако находятся изуверы, которые учат греческий специально, чтобы провести жизнь в полемике о смысле отсутствия артикля.
Хотел автор описать Иисуса? Он не видел в этом ни малейшей необходимости, потому и выразился так вольно. Автор описывал историю Иисуса. «Вольно» означает «неопределённо», «свободно». Вот эта свобода неопределённости, составляющее грамматику общения и единства, раздражает тех, кто хочет однозначности, безопасности. покоя не роста, а покоя кладбища — и тех, кто отрицает «божественность Иисуса», и тех, кто её «утверждает» на этой фразе.
«В вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе: Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной. Посему и Бог превознес Его» (Кол 2, 5-9).
Это — о том, Бог ли Иисус или самозванец? Надо быть поразительно глухим к языку, чтобы решить, что это — о Иисусе (именно таков был Флоренский, написавший трактат об этом тексте). Это — о том, как жить человеку, верующему в Иисуса. Павел мог сказать короче: «Не задирай носа», но вот сказал, как сказал. Текст абсолютно ясен, однозначен как призыв к смирению, и абсолютно непонятен как сочинение студента семинарии о христологическом догмате. Да за выражения «образ Божий», «Бог превознёс Его» — твёрдый кол от верующего в божественность Христа, а за выражение «сделался подобным человеком», «по виду став как человек» — твёрдый кол от верующего в то, что Иисус настоящий, полноценный человек
«У нас один Бог Отец, из Которого все, и мы для Него, и один Господь Иисус Христос, Которым все, и мы Им» (1 Кор. 8, 6).
На первый взгляд, тут хотя бы некоторая ясность есть — Иисус назвал не Богом, а Господом. Однако, сказано не ответ на вопрос: «Является ли Иисус Богом?» Сказано в полемике о том, может ли верующий в Иисуса с чистой совестью есть «идоложертвенное» — в общем, запретное, считавшееся нечистым. Павел противопоставляет политеизм монотеизму. У язычников — много богов, у монотеистов — один Бог. Языческие боги — фантазии, глюки (это, между прочим, довольно смелый взгляд — потом ещё много веков языческих богов христиане считали вполне реальными демонами). Соответственно, ничегошеньки с мясом, которое возлагали на алтарь кому-то из этих божеств, не происходит.
Из множества мест Евангелия, где Иисус подчёркивает разницу между Собой и Отцом, возьмём одно, классическую евангельскую занозу:
«Иисус сказал им: дана Мне всякая власть на небе и на земле» (Мф. 28, 19).
«Дана» — значит, не всегда была? Значит, не Бог, а лишь некто, получивший что-то от Бога?
Но разве Иисус отвечал на вопрос, Бог Он или человек? Это было уже после Воскресения, апостолы были в полной прострации, Иисус поручает им проповедь некоторого факта: власть — у Меня. Он не обещает, что поделится этой властью с ними — никаких звездновойновых «да пребудет с вами сила». Он не объясняет, откуда эта власть, не считает это нужным. Идите и проповедуйте, а не идите и спорьте о том, когда, кем и в каком смысле дана мне всякая власть. Опирайтесь на палку, не пытайтесь понять, из какого она дерева.
Точно так же Иисус не себя описывает, когда заявляет человеку, назвавшего Его «благим», что благ только Бог — Он попросту предлагает от формальной вежливости перейти к сути.
В заключение фраза, которая кажется безобидной. Автор послания евреям призывает во времена испытаний надеяться на Иисуса, как надеялись во время испытаний на Моисея. Верить в Иисуса, потому что Иисус «верен Поставившему Его». Слово «поставить» тут имеет тот же корень, что «создать», «сочинить» — отлично всем знакомое по греческому слову «поэма». «Поэмой» являются люди как создания Божии. Корень в греческом языке дал разнообразные побеги, только вот само сравнение с Моисеем проводится так, что можно подумать, что Иисус — человек, как и Моисей. Обоих Бог сделал Своими домоуправителями (по нашему — начальниками ДЕЗа). В самый решающий момент, когда автор начинает наращивать пафос, подчёркивая превосходство Иисуса над Моисеем, он — вместо того, чтобы назвать Иисуса Богом — делает классическую богословскую ошибку, называя Иисуса не Сыном, а «как Сыном» Евр. 3,6). Ошибки, конечно, нет — ошибка читать текст как богословский трактат. Это — проповедь, и главное в нет — описание не Христа, а христиан, не управителя дома, а дома:
«Дом же Его — мы, если только дерзновение и упование, которым хвалимся, твердо сохраним до конца».
Богословы — вовсе не богословы. Они — словословы. Во всяком случае, так можно твёрдо назвать тех, кто пытается «объяснить», «разрешить противоречия Евангелия». Вот уж где разгул новоязу и софизмам: мол, вот эти слова Иисуса об отношениях с Отцом следует понимать так, а тут «сотворён» говорится в таком-то смысле. По форме текст расширяется, снабжается бесконечными примечаниями и разъяснениями, а по сути — даже не сужается, а просто уничтожается. Можно очень долго объяснять, почему утверждение «Не стой под грузом» речь идёт о ноумене в кантианском, а не гегельянском понимании, но объяснения сии не имеют ни малейшего смысла — если только не подкреплены силой.
Означает ли это, что история попыток описания Христа описывает сплошной абсурд, состязания сторон, которые были одинаково далеко от истины и каждая на свой лад её искажает? Конечно, нет. Настолько, насколько этот язык — язык агрессии, утверждающий себя в качестве единственного, он в принципе ложен. Однако, как язык, выражающий личный опыт, он в принципе не может быть ложным и очень часто является выражением подлинного опыта и — для верующего — углублённым описанием Того, Кто даёт веру.
