Пост-марксизм — это вера в то, что всё в мире определяется властью. Отношением к власти, насилием как инструментом власти и т.п. Собственно, для марксизма-ленинизма власть и есть насилие, никакой другой власти, кроме грубой силы, не существует и не может существовать. Единственное, Маркс и Ленин считали силой и печатное слово. Они полагали, что умелое использование цензуры и новых средств коммуникации («массовых») мощное оружие. Оружие, которое используют капиталисты для одурманивания пролетариата посредством продажных писак. Оружие, которое пролетариат должен перехватить и использовать посредством... ну, как мягко сказать «продажные писаки пролетариата»?
Эта вера существует и по сей день. Она есть и среди западных интеллектуалов, переоценивающих роль пропаганды, агитации, рекламы. Особенно же сильна эта вера в современной России, где из сознания старательно вытесняют факт того, что первая опора кремлёвского тоталитаризма не слово, а кулак, дубинка. Ведь жители России сами являются частью этой дубинки друг для друга и для всего мира. Неприятно такое сознавать, лучше представлять себя (и других) жертвами пропаганды. Тогда и начинается преувеличение: мол, телевидение, первый канал и прочая оболванили население. Себя, конечно, говорящий из «населения» исключает.
Подвидом такой веры является взгляд на Библию — и не только — как на оружие правящего класса. Это взгляд и на Повесть Временных Лет, и вообще на летописи, и на богослужебные тексты. Все они — лишь средство оболванивания угнетённых масс.
На самом деле, были летописи, которые создавались по указу власти, был даже летописный свод, который лично редактировал Иван Грозный. Но эти тексты ничуть не тиражировались, их вообще никто не читал, они напоминают те клинописные надписи, которые закладывали под фундамент шумерских храмов — тексты были предназначены для чтения божеством, а отнюдь не людьми. Первый телеканал где-то посерединке — он больше для президента, но и холопам не возбраняется смотреть. Тем не менее, власть трезво понимает, что её опора не тексты, а угроза убить.
Взгляд на Библию как инструмент господства правящего класса — эхо такого отношения к слову. Всё неправда, как сказал бы Смердяков, всё написано, что господа могли спокойно дрыхнуть, не боясь, что лакей перережет им горло (это уже господина Вольтера мечта). Отсюда в Библии обманы, враньё, нелепицы.
В Библии много всего. Но вот орудием правящего класса она, пожалуй, всё-таки как раз никогда не была. Пропаганды монархии там нет. Придворные хроники в Библию вошли — кто когда правил, какие деяния совершал — но с невероятно ядовитыми пометами, редко о каком царе доброе слово встретишь. Добрые слова лишь о тех царях, которые хорошо относились к духовенству — точнее, к Храму Иерусалимскому, поддерживали Храм. Но пропаганды царизма нет. Нет даже пропаганды повиновения сильным мира сего.
В этом отношении Библия, возможно, наиболее близка арабскому менталитету, исламскому. Ислам формировался в народе, который был зажат среди огромных монархий и видел в царях прежде всего врагов — будь то царь эфиопский, персидский или византийский. Ислам формировался в народе достаточно патриархальном, где проблема власти была проблемой справедливости в очень коллективистском обществе.
Коран не проповедует покорности — он проповедует социальную гармонию. В этом он даже архаичнее Библии, потому что древнейшие тексты Библии — это тексты пророков VIII-VII столетий, которые главной причиной Депортации считали разнузданность богачей, олигархическое издевательство над судом и справедливостью. Для пророков существует совершенно определённая презумпция виновности богача. Не просто «все крупные состояния нажиты нечестным путём» — этого как раз в Библии нет — но «все владельцы крупных состояний склонны ходить нечестными путями». Нажито честно, используется гнусно.
Так что видеть в ошибках, выдумках, фантазиях библейских рассказов (особенно в Пятокнижии, Торе) своего рода «эффект первого телеканала», попыток власти промыть мозги подданным, превратив их в баранов, — не стоит. Прежде всего, это довольно древняя, до-монархическая литература, патриархальная как литература абхазов, карелов или оджибуэев. Или «Илиада», в которой цари есть в товарных количествах, уж царизма-монархизма нет ни на йоту.
