Льюис сказал: «У тебя нет души. Ты сам -— душа. У тебя есть тело». (Перевод мой, лень искать, откуда это и где русский вариант). Красивая ересь! Это добротная, антикварная, с хорошим провенансом ересь — гностицизм, спиритуализм, неоплатонизм и просто платонизм.
Ничего страшного в этой ереси, как и в любой другой ереси, нет — нельзя быть ортодоксом, не будучи еретиком хотя бы в какой-то маленькой детали. Такова природа языка — чем жестче его используют, тем чаще он рвется.
Зато ересь Льюиса оттеняет мудрость Божию. Человек — прах, протоплазма, обезьяна, материя. Человек есть прежде всего тело. Его тело уже было до творения человека. Творение человека — всего лишь невидимый взмах перышка, дуновение даже не воздуха, а света. Была обезьяна — стал академик Сахаров.
Льюис абсолютно прав в том, что у человека нет души, душа и есть человек. Неправ он абсолютно, утверждая, что у души есть тело. Точнее (и старее) древняя притча о теле и душе как союзе слепого и безногого. Слепой несет безногого, безногий показывает дорогу. Образ чудный, пока мы не начинаем воображать себя Христофорами — «я», «душа» это дух, Спаситель, Бог, а «тело» — всего лишь бездушный автомобиль. Слава Богу, нынче есть куда более точная метафора — компьютер. Душа не подобна программе ни в чем, но в целом сходство очевидно — компьютерное железо и компьютерная программа друг без друга абсолютно бессмысленны. Это всего лишь сходство — потому что человеческое тело даже без человеческой души очень даже замечательное явление. Мы же не требуем от обезьяны высшего образования? Так наши тела не хуже обезьяньих!
У человека нет души, потому что человек есть душа, но у души нет тела, потому что душа и есть тело. Разграничение невозможно. Разгадка человечности человека — в человечности Бога. Бог сделал из обезьяны зеркало, Бог погляделся в обезьяну — и отражение, «образ и подобие» зажило абсолютно самостоятельной, полноценной жизнью. Это куда более полноценная жизнь, чем жизнь ангелов (хотя ангелы, кажется, не живут, а всего лишь существуют).
Это такая же полноценная жизнь, как жизнь обезьян, да еще бонус — творчество. Не любовь — ведь и обезьяны любят. Другое дело, что любовь вместе с творчеством, да еще любовь вместе с богоподобием это какое-то такое приключение, авантюра, головокружение, что конца не видно, да его и нет. И вот здесь — самое существенное отличие от обезьяны. Оно заканчивается в момент, когда мы начинаем воображать о себе как о «власть имеющих» — имеющих власть над телом, к примеру, пусть даже собственным. В этом соблазн аскезы, спорта, самодисциплины. Что уж говорить о соблазне власти над другими телами (над чужими душами уж точно никакой власти быть не может, только иллюзия власти).
Нет у души власти над телом. Вообще «власть» — не то слово, которым описывается жизнь. Поэтому всякая власть и склонна развращать. Даже когда мы называем себя рабами Божьими, «подвластными Богу», даже когда исповедуем, что единственный властитель и царь — Бог, полезно понимать, что это — метафора. Бог назвал нас друзьями — мы Ему друзья реально. «Раб Божий» — полезно и необходимо повторять, чтобы не оказаться рабом своего властолюбия, но от властолюбия человек освобождается не для того, чтобы стать рабом Божиим, а чтобы любить Бога и любить образы Божии вокруг себя.
