— Иосиф, Иосиф, я увидел во сне семь дохлых коров! — весело закричал фараон с высоты трона, едва визирь вошёл в залу. — Что бум делать?
— Война, — уныло ответил Иосиф. — Ты же её и начал вчера... Ничего не поделаешь...
Это мой личный Risus paschalis, он же Osterlachen. См. о нём монографию Ulises Oyarzún, Cómo usar el humor en el ministerio, Zondervan, 2012. Впервые обычай зафиксирован в 852 году. Мне, признаться, поднадоело выпячивание «страдающего» в Средневековье. Это социальные сети нонеча страдающие поголовно, а Средневековье было не такое припадошное. В Германии — да-да, немецкий юмор, между прочим, существует и он классный — в Германии, в Реймсе, в 852 году зафиксирован обычай в пасхальную проповедь вставлять анекдоты, даже и непристойные шутки, чтобы прихожане смеялись. Данте осудил этот обычай (Рай, песня XXIX: «Теперь в церквах лишь на остроты падки Да на ужимки; если громок смех, То куколь пыжится, и все в порядке». Формально обычай осудил папа Климент X в 1670-е годы, но ещё в 1911 году «остерлахен» был зафиксирован в Штирии.
Считали, что обычай учредил св. Зинон, епископ Вероны в IV веке. Это, конечно, не так, просто в XIII веке в Вероне поставили Зенону статую с довольно типичной для готики полуулыбкой, из которой позднее выросла и Джоконда. Веронский скульптор малость переборщил... Это понятно: реальная Верона это не Ромео и Джульетта, и не святые инквизиторы, а дикое количество Буратин всех видов, потому что автор Пиноккио жил именно в Вероне.
«Пасхальный смех» был, видимо, «пасхальной насмешкой». Христос победил смерть, смерть можно и нужно высмеять, как высмеивают всякого лузера. Знаменитые (и красивые) слова Златоуста «Ад, где твоё жало» тоже ведь насмешка.
Смерть, ты всего лишь дохлая корова! Дохлая корова снова и снова!
