Крайностями являются и фанатичная убеждённость в том, что первые христиане точно так же описывали Иисуса, как богословы современности, и убеждённость в том, что первые христиане исповедовали совершенно другого Иисуса. Первая позиция покоится на власти церковного аппарата, вторая — на авторитете научного сообщества. Первая позиция опаснее для того меньшинства, которое признаёт авторитет иерархии, вторая — для большинства, которое доверяет историкам как доверяет электрикам. Между тем, утверждения «поскольку в первом поколении христиан численно преобладали иудеи, сама мысль о том, что Христос есть Бог, должна была казаться им кощунственной» (Скогорев, 2000) считаются в «светской» науке банальными. Особенно хорошо эти утверждения легли на сердце пост-советских учёных России. Советский атеизм вышел из немецкой университетской традиции отрицать божественность Иисуса и в 1990-е годы в эту традицию вернулся. В течение ХХ века эта традиция распространилась ровно в той степени, в какой съёжился авторитет церковных властей — очень значительная степень. Однако, один фанатизм, атеистический, не лучше другого фанатизма.
Беда в том, что на место халкидонского, а то и «неохалкидонского» фанатизма встала другая узколобость. Она плоха не тем, что эта узколобость — плохое христианство, а тем, что это — плохая наука, плохое источниковедение. Вот учёный заявляет, что первые христиане отрицали божественность Иисуса и в доказательство приводит молитву «Дидахе»:
«Благодарим Тебя, Отче наш, за святую лозу Давида, раба твоего, кою дал Ты познать нам через Иисуса, раба Твоего».
В этой фразе нет ни слова о божественности Иисуса, но в ней, безусловно, никак не выискать и отрицания этой божественности — как и в любом другом тексте I столетия. «Протестантская» библеистика, претендующая на монополию, претендующая на светскость и научность, в реальности основывается лишь на принципе насилия над источником, произвольного выкидывания из источника всего, что не укладывается в концепцию исследователя.