«Тогда наконец он предал Его им на распятие. И взяли Иисуса и повели» (Ин 19:16).
«Распятие» в оригинале глагол, в точности соответствующий русскому «крестить». «Передал им крестить». «Ставротхэ». «Ставр» — крест, отсюда «ставропигиальный монастырь», где символически ставят крест, присланный от патриарха, и монастырь изымается из подчинения местному епископу, подчиняется прямо патриарху.
Любой язык умеет превращать существительные в глаголы (впрочем, обратный процесс ещё интенсивнее и важнее). Правда, когда это в новинку, то всегда несколько ошарашивает и даже смешит. Вот сегодня прочёл в английских новостях, что американские реакционеры «львизируют» (leonizing) венгерского премьера Орбана. По-русски — «возвеличивают», делают из ничтожества героя, из лайт-нациста — хард-патриота.
В русском языке «крещение» — от глупейшего недоразумения, результата насильственной христианизации, когда немецкие священники по распоряжению князя совершали обряд на латыни, никто их не понимал, а что крест — видели. Вот и вышло, что главное не очищение, не купание, а крест. Ну, крестик. Вот и вышло «средневековье» и средненькое христианство. Крестовые походы на самом деле крестиковые… Даже крестяшные.
А так-то «крещение» очень хорошо, лучше «омовения», «очищения». Иисус на кресте испачкался в собственной крови и, скорее всего, не только в крови. А мы просим смерти непостыдный. В чём непостыдность? Умереть доктором наук? Полковником? Лауреатом?
Стыдно умереть не крестом.
Крест — эхо человека. По той простой причине, что крест и делали под человека, чтобы телу было больнее. Не «у каждого свой крест», а каждый — свой крест, и есть только один грех: быть крестом не для себя, а для другого.