«Иисус отвечал ему: Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда Иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего» (Ио 18:20).
В греческом оригинале не наречие («явно»), а существительное: «паррисия». Это грек так передал какое-то еврейское слово, обозначающее откровенность вроде «гала» («Лучше открытое обличение, нежели скрытая любовь», Притч 27:5) , или тут изначально было именно «паррисия»? Различие принципиальное, потому что для греков той эпохи «паррисия» — это не просто откровенность, а рискованная искренность.
Есть отличный анализ паррисии у Мишеля Фуко, который противопоставлял Патрисию декартову «свидетельству», просто искренность — искренности, основанной на фактах. Паррисия означает свободную речь, не риторическое нагромождение аргументов. Свобода не в том, чтобы убеждать, а в том, чтобы быть собой. Риторика возможна и за деньги, паррисия — только бесплатно. Более того, паррисия всегда связана с риском. Учитель, искренний с учениками, ничем не рискует, он не может говорить «Патрисию», а вот ученик учителю — может говорить с паррисией, рискуя получить плюхую оценку.
Кажется, именно в этом значении «паррисия» употребляется в Деяниях, почему синодальный перевод в Деян 13:46 говорит «с дерзновением сказали», то есть, рискуя быть отлучёнными. Но чаще оно означает просто уверенность.
Иоанн в других местах использует совсем другое слово для обозначения открытого действия — «фанерос» (7:10, именно тот же корень, что у фанеры), но это именно действие, а тут речь. Так и в Рим 1:19 — Бог «явил», «эфанеросен» и стало «явно», «фанерон».
«Паррисии» противостоит «тайное» как «крипто». «Крипто» антоним и «фанеры», например во фразе: «Но когда пришли братья Его, тогда и Он пришел на праздник не явно, а как бы тайно» (Ио 7:10).
У Марка Иисус говорит во время ареста:
«Каждый день бывал Я с вами в храме и учил, и вы не брали Меня. Но да сбудутся Писания» (Мк 14:49).
«День» не означает «ежедневно», «день» тут — антоним ночи, и сказано во время ночного ареста.
Кстати, и у Иоанна фраза произносится ночью, во время допроса, когда во дворе люди греются у костров.
Свет во тьме — это и откровенность во тьме. Иисус не партизан, не революционер-подпольщик, как садист Дзержинский, Он открытый революционер, как Коперник или Ньютон. Его революция бесконечно важнее.
Иисус говорит открыто не потому, что любит риск, а потому что любит людей. Говорить ночью, скрытно — теоретически благоразумно, а практически на первое место выходит не «что», а «как», обстоятельства, как раз формирующие психологию подпольщика. Недаром Сократ на суде говорил как Иисус:
«Если же кто-нибудь утверждает, что он частным образом научился от меня чему-нибудь или слышал от меня что-нибудь, чего бы не слыхали и все прочие, тот, будьте уверены, говорит неправду».
Сколько верёвочке ни виться… Или, по Евангелию, «любой апокриф станет фанерой» — «нет ничего тайного» в этой фразе Мк 4:22) именно «апокрифон», а не «крипто», тут «тайное» отождествляется с тем, что не записывают, а, словно шпионы, держат в уме. А что бояться — ну, узнает мой палач, что Христос воскрес, и что? Я только этого и хочу!
