Община это прежде всего совместная молитва Богу. Собственно, больше ничего. Всё остальное можно делать порознь.
У совместной молитвы Богу две составляющих: Бог и мы. Дела Божьи и наши дела. Дело Божье — Христос. Наши дела — грехи. Совместная молитва это совместная благодарность за Христа и совместное покаяние.
В древней Руси приход иногда называли «покаяльная семья».
Покаяние не обязательно связано с исповедью. Принципиально, что в обычной жизни мы общаемся с людьми, держа покаяние «при себе», как «нормальные», «полноценные». Наша внутренняя жизнь за железным занавесом. В церковном общении этот занавес убирается — причём у всех, конечно, священник первый по части покаяния.
Это очень сложная ситуация, вроде хождения по воде. Любой имеет право оступиться. Любой имеет право соскочить.
Отсюда принцип: любой человек должен иметь в любой момент возможность уйти, ничего не объясняя, не чувствуя себя виноватым и т.п.
Текучка в церковной жизни неизбежна, если всё нормально, свободно, если не записывают в верующие прямо при рождении. Стыдиться и пугаться тут нечего. Ненормально, если текучка есть, а постоянных членов прихода нет.
Важно не мешать человеку быть свободным — то есть, уйти должно быть легко.
Отсюда предостережение членам прихода: остерегайтесь завязывать деловые отношения друг с другом. Помочь друг другу всегда хорошо, но надо держать дистанцию. Простейший пример: не одалживайте друг другу денег. Подарить без отдачи — пожалуйста, а одалживать не надо. Глубокие отношения — не обязательно долгосрочные и, тем паче, не обязательно деловые, с взаимными обязательствами.
Другой пример: появился новый человек — познакомиться с ним нужно, приветить. Но уговаривать остаться, сразу объяснять, как и что в приходе, когда человек не спрашивает, не так уж нужно.
Две крайности подстерегают христианскую общину.
Одна — «кружковщина» (я не использую термин «сектантство», он токсичный и неточный). Сплотиться в подобие семьи так, чтобы выход из общины был глубокой драмой, подобием развода. Главное отождествляется с единением во всех сферах жизни, во всех мелочах.
Другая — утрата главного. Человек может утратить веру, может перестать ходить в церковь, но дружба с ним продолжается как ни в чём не бывало. Вера оказывается чем-то вроде детсада, в котором познакомились случайно, но подружились на всю жизнь. Отчасти это может быть метафорой современного секулярного мира, в котором религия отправлена в чулан, но не выкинута вовсе, то и дело о ней вспоминают как о серебряных ложках, которыми не пользуются, но которые символизируют семейную традицию. Познакомились в одном кафе, в которое не ходим давно, но продолжаем дружить и встречаться в других кафе.
Маленькое личное дополнение. Я очень медленно перехожу на «ты» с прихожанами. Нужны буквально десятилетия, причём десятилетия не поверхностного, а глубокого общения. (Разумеется, «ты» обоюдное, когда оно уже появляется — священник, который «тыкает», но к себе требует обращения на «вы», это просто невоспитанность).
В своё оправдание замечу, что у священника особое положение потому, что он взял обязательство не уходить. Не уходить из Церкви, не уходить из общины. Таков идеал, во всяком случае. Конечно, в современном мире это не всегда так на практике, уже и епископы появились, которые уходят и начинают новую жизнь, но всё-таки такое отношение священника к своему делу так же важно, как возможность для прихожан священника контролировать, чтобы не крал, не пил и т.п.
Я знаю, что у русских протестантов часто отождествляют обращение на «ты» с духом христианского братства, но мне это кажется очень поверхностным пониманием братства. В англоязычном мире все обращаются друг ко другу на «вы», «ты» (thou) вообще вышло из употребления, осталось лишь в старинных переводах Библии. Дух братства выражается другими способами.