«Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят» (Лк 16:31)
Почему не поверим? Ну, кто-то мучается в аду. Но поверить в то, что я буду мучаться, невозможно, как и в то, что я умру или что меня посадят в тюрьму, или что меня разобьёт паралич. Кошмар всегда случается с другими, они это заслужили, а я не заслужил.
Я хороший.
Мы не другим не верим, мы себе верим. Мои чувства и мой разум говорят мне, что я заслужил одно: прощение. Да что там прощение – премию по итогам жизни! Может, я и богач – в сравнении с другими – но по любому я богат не настолько, насколько заслужил. И прославлен не настолько. Бог должен додать мне всё, что люди поскупились воздать.
Я лучше других уже тем, что живой. Вокруг, уж поверьте, одни живые трупы. С точки зрения богача. А как иначе богач мог знать о Лазаре и не помогать ему? Зачем помогать покойнику? В чём его живость проявляется? Ничего не делает, ни на что неспособен. Кстати, и людей не любит, только болячки свои расчёсывает.
В притче есть противопоставление, которое не сразу понятно. Богача похоронили, это сказано, а о Лазаре не сказано. Богача завернули в дорогой саван, отнесли в гробницу шикарную, которая, может, и сейчас стоит в долине между Храмовой горой и Масличной. Нищего отволокли на свалку, вечно тлевшую в долине Генном, пресловутую Геенну Огненную. Вот это и выворачивает Иисус: нет, богач как раз оказался в огненной геенне, а Лазарь в небесном дворце на пиру с Авраамом – «у лона Авраамова» это как на Тайной вечере, пир в триклинии, на огромных покатых скамьях, где лежали головой к столу, ногами от стола, и почётный гость лежал рядом с хозяином.
Что же, богач должен был кормить Лазаря и тогда они вместе возлежали бы с Авраамом? Будь филантропом, делись, и всё?
Делиться можно по-разному. Филантропия лучше людоедства, но филантропия не любовь. Филантроп помогает свысока. Он уже словно на небесах и оттуда швыряет, чего не жалко. Ровно этого и просит богач, он только и представляет себе доброту. В реальности Иисус сошёл к богачу не с каплей воды, а весь. Иисус приносит не облегчение, а освобождение. Он не делится фантиком от рая, Он забирает в рай. Филантроп обращается с нуждающимися как с покойниками, которых нужно подкрасить, чтобы не стыдно было перед посторонними, но с которых за стол не усаживают и с которыми в карты не играют и дел не ведут.
Живой человек не должен вымаливать крошки, вымаливать жизнь. Точнее, живые люди не должны допускать, чтобы другие страдали от голода. Жизнь и свобода есть свобода делиться жизнью и свободой. Но сколько же людей сами себя омертвляют, делятся не жизнью и свободой, а деньгами, но при этом они давно превратились в железные автоматы, выдающие деньги, в кэш-машины, и гордятся этим. Так это они мертвяки, они омертвили сами себя. Набери правильный код – дадут. Ошибёшься в наборе – не дадут. Живой организм иначе общается.
Эталон жизни – Авраам, он же отец веры. Вера это свойство живого. Богач в аду мёртв, он не верит в безграничность Бога и поэтому формирует запрос, говоря его собственным языком, на то, что Бог дать не может – на конечное. Авраам был жив по-настоящему и поэтому ушёл от отца – но не блудить, а жить. Переступил черту, отделяющую реальность от неизвестность, надэжность от надежды, быт от бытия, коллектив от личности. Ушёл от патернализма и инфатилизма к взрослости.
Переступил границу, отделяющую ад безопасности и предсказуемости (да-да, в аду, может, и мучаются, но там всё предсказуемо навсегда и там безопасно, никто туда не сунется, ни гастарбайтер, ни беженец, ни террорист, им там ничего не обломится) – от пустыни. И – ему явился Бог. Смог явиться. В сейф мещанства Бог явиться не может, Он не взломщик.
Ожил Авраам – и торговался с Богом за Содом и Гоморру, выставил живым щитом каких-то праведников тамошних, которых на ходу выдумал… Это не филантропия, это живая душа не может вынести опасности, угрожающей другому, пусть и врагу.
Мы, верующие сегодня, не уходили никуда подобно Аврааму. Не понадобилось, потому что нас коснулся Бог. Не мы переступили черту – Бог переступил. Переступил границу, укреплявшуюся веками: Бог на небе, люди на земле. Бог словно богач во дворце, мы у Его парадного подъезда мельтешим и помираем. Мы обустраиваем свою клинику, освящаем, порядок и чистоту наводим, законы соблюдаем. Поведение бомжа – он вовсе не анархист, просто у него свой Закон, свой мирок, узкий, вонючий для посторонних, но свой. Законы наши помогают прожить в этой вонючести, но вообще-то сама идея закона убивает, есть у неё такое свойство, потому что закон защищает жизнь насилием и наказанием. Переступил Бог черту, которую Сам провёл, которую запретил пересекать – убить и Бога.
Иисус переступил черту. Бог вышел из дворца, и дворец пошёл вслед за ним – это же Бог. Вот – «Царство Божие приблизилось». В наш мир проник Другой Мир. Это вам не излишки несъеденные в Африку посылать. Закон убил Иисуса. Закон не верует в Иисуса, не верует, что Бог может Сам переступить черту и другим велеть. Лазарь отдельно, богач отдельно. Утверждена пропасть между раем и адом, даже капельки воды не перенести. Да что ад – главная граница между этой жизнью и Той. Тут равновесие, там милосердие. Тут справедливость и рыночные отношения, там пир на весь мир.
Иисус переступил черту – и мы переступим. Мы переступим черту и пойдём не в тот храм, где убивают животных, жарят и кровью опрыскивают алтарь. Мы идём в храм, где освободим свою память от узелков: что купить, чему порадоваться, о чём взвыть и отдадим Богу эту память под воспоминание о крови Иисуса, о смерти Бессмертного и воскресении Воскрешающего. И вновь повторится чудо: Бог пересечёт черту, отделяющую Творца от хлеба и вина, отделяющую Святого от нас, грешных, и войдёт в нас, чтобы мы в ответ пересекли черту, отделяющую от нас от нуждающихся и страдающих, от ненавидящих и обидящих нас и других, и пойдём за Христом дальше, куда Он нас поведёт, чтобы вывести из ада законного эгоизма на праздник Своей божественности и прильнувшей к ней нашей человечности.
