Вот четыре изображения женщины с распятием. Первое и четвёртое писали люди неверующие. Первое — по заказу католиков. Второе и четвёртое — по зову души. Третье — трудно сказать, но, думаю, и по зову души, и для «среды», а это уже немножко по заказу.
Сам сюжет — Богородица с распятым Младенцем — напоминает (видимо, не случайно) сюжет более ранний: Бог Отец держит на руках распятого Иисуса (иногда прямо Распятие, иногда только Иисуса).
Мать Мария Скобцова видела первую картину (она жила во Франции в эмиграции) и, возможно, это побудило её создать икону. Впрочем, сообщение об этом изображении вряд ли можно признать абсолютно надёжным, как и все рассказы о том, что происходило в концлагере. Любопытно другое: икона, которую написали друзья погибшей матери Марии, несомненно соответствует её стилю, а вот икона, написанная сорок лет спустя греко-католическим священником — абсолютно не соответствует. Дело не в том, что один стиль «лучше» другого. Один стиль — личный, а второй — безличный. У матери Марии стиль важнее сюжета, тут сюжет выходит на первый план.
Впрочем, на мой взгляд, собственно человеческим произведением является только четвёртая работа, а остальное — пропаганда. Плохая (как первая работа) или хорошая, как икона м.Марии, так что перед нею даже молиться можно, но — пропаганда, идея. Обе иконы, увы, тоже — не не образа и не образы (хотя безусловно предпочтительна первая икона, созданная христианами свободными, а не прошедшими основательные индоктринацию). В первых образ изгнан знаковостью, символизацией. Не сердце, а голова. А вот рисунок Златковского — перед ним молиться нельзя, но жить внутри этого рисунка можно. Рисунок отсылает к сказке Андерсена «Девочка со спичками»: о нищенке, которая замёрзла в ночь Рождества и вознеслась на небо, а согревали её только спички; немножко вспоминается и «волчок» со свитком-младенцем из «Сказки сказок» Норштейна, и Христос Тарковского, несущий крест по русским сугробам... И холод, и жар, и нищета, и надежда, — всё слилось, и не через символы, а через образы.
