«Итак, Владыка Сам даст вам знамение: вот, дева забеременеет и родит Сына, и назовет Его Еммануил. Он будет питаться творогом и медом, пока не научится отвергать злое и избирать доброе. Но прежде чем мальчик научится отвергать злое и избирать доброе, земли двух царей, от которых ты в ужасе, будут опустошены» (Ис 7:14-16)
Пророчество, ставшее знаменитым благодаря евангелисту Матфею, который его первую фразу включил в рассказ о Рождестве. «Это» произошло вот таким-то образом, потому что Исайя сказал. Но что именно «это»? Не сами роды, а зачатие Духом Святым.
Исайя тоже имел в виду чудесное зачатие?
Принципиально другое: Исайя не говорил, что этот мальчик спасёт Израиль. Он говорил, что два царства (Северный Израиль и Сирия), которые в тот момент, в 734 году до Р.Х., угрожали Южному Израилю, это угроза несерьёзная, что они сами будут разорены Ассирией в ближайшее время. «Ближайшее» измеряется именно ребёнком. Сколько нужно времени, чтобы ребёнок начал различать добро и зло?
Между прочим, это непростой вопрос. Не меньше двух лет? Он должен начать говорить? Может, три года, пять?
Совершенно неважно, а важно, что срок определён неверно. Ситуация разрешилась к лучшему намного быстрее, меньше чем за два года.
Неточность пророчества вполне может указывать на его подлинность. Перед нами реальный текст 734 года.
Тут есть и ещё один момент. Ребёнок вовсе не является будущим спасителем Израиля. Он даже не царский сын. Он мелькнул и исчез. Это метафора, это песочные часы.
Матфей отлично понимает, что Исайя не описывает реальную личность. Поэтому он я такой лёгкостью пишет, что Иосиф назвал ребёнка не Эммануилом, а Иисусом. Совершенно другое имя: пусть и близкое по значению.
Наконец, есть тут ещё одна странность. Ребёнок — символ спасения от врага с севера, да, очень приятно. Но сразу за этим Исайя описывает куда более страшное нашествие с востока, ассирийцев. Намного подробнее и длиннее описывает. В этом описании опять появляется новорождённый младенец как символ — теперь его рожает от Исайя некая пророчица, ребёнка называют «Лёгкая добыча» — в смысле, восточный враг без труда разорит евреев.
Теперь вопрос: Матфей намекал на то, что римляне уничтожат Иерусалим в 70 году? Иисус/Эммануил — одно, спасение для тебя лично, но для твоей страны — совсем другая судьба?
Трудно сказать, а главное, это не принципиально. Принцип же в том, что с Иисуса отслаивается судьба коллектива от судьбы единицы. Народ — маленький аспект личности, не наоборот.
У Матфея вообще не описывается судьба народа. Матфей рассказывает о проблеме Иосифа: окружающие будут считать его опозоренным. Марию тоже, но и Иосифа. Такова уж логика ненависти. Тебе изменила жена? Сам виноват! Не углядел! Видать, чем-то разгневал Бога!
Не бойся, — говорит Бог Иосифу, как говорил Бог Ахазу. Точнее, Бог утешает очень странно: подумаешь, проблема! Вот за этой проблемой будет проблема, так это будет настоящая проблема! Хорошо утешение…
Другое дело, что у Исайи ещё и третий этаж есть: тот самый Эммануил появляется и истребляет ассирийцев. Песочные часы превращаются в дровосека. Ассирия — топор, но топором-то распоряжается дровосек. Вон и распорядится. Другое дело, что дровосеку вовсе не нужен коллектив, «Израиль». Ему нужен «остаток».
Что такое «остаток»? Если из человека вычесть народ — что останется, то и есть личность, которую одну и стоит защищать и ради которой и стоит рожать, беспокоиться и которая одна заслуживает радости и бессмертия.
