«Но Иисус сказал ей: дай прежде насытиться детям, ибо нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам» (Мк 7:27)
Мне кажется — ну, кажется в достаточной степени, чтобы я отразил это в переводе — что в шутке о детях и щенках одно слово нужно читать особым образом. Гречанка из сирийской части Финикии — так, очевидно, нужно переводить «эллинка-сирофиникиянка» — просит исцеления, получает отказ: не берут у детей еду, чтобы кормить щенков — и отвечает: «Но ведь и щенки едят крохи от детей». Мне кажется, что тут нужно вставить глагол «оброненные». Крошки, которые обронили дети. Вот тогда юмор появляется в полной мере: если евреи, словно неразумные младенцы, отказываются от Еды Божьей и бросают её на землю, то что ж добру-то пропадать?
Сразу за этим рассказ об исцелении глухонемого — вообще высокий класс в смысле юмора. Действие молниеносно переносится на другой конец страны, на Голанские высоты. Иисуса просят «возложить руку» на глухонемого. Ну, «глухонемой» — «глухой и косноязычный». То есть, он что-то такое мычит, не более.
«Возложить руку»... Иисус затыкает пальцами уши бедолаги и плюёт ему в рот. «Плюнув, коснулся». Спрашивается, а чем Он мог коснуться, если обе руки заняты? Нельзя ведь оба уха заткнуть пальцами одной руки? Он ему плюнул в рот, вот так!
Элемент издёвки тут есть, как и в предыдущем рассказе. Так и действие тоже происходит в языческом контексте. Слушатели удовлетворены: а вот как наш-то с нехристями!
А дальше — Иисус ещё и «издает стон». То есть, Он сливается с глухонемым — этот «стон» как его мычание.
Глухонемой говорить — а Иисус приказывал окружающим не говорить. Не говорить о чуде. Это изящная симметрия, глаголы употреблены одинаковые. Он говорит, а вы не говорите. Но чем решительнее Иисус приказывать молчать, тем усерднее язычники говорят. Они что, совсем глупые? Ну вроде да.
При этом вся соль этой пары из двух рассказов в том, что Иисус — как сказано в начале рассказа о язычнице — хочет быть не узнанным, буквально — «Он хотел быть узнанным никем». Но — не выходит, «и не мог быть скрыт» (7:24) — «латейн». Он не хочет, чтобы о Нём говорили, но всё-таки исцеляет немого, чтобы тот говорил. Он прячется, скрывается — словно щенки под столом. Содержание чудес оказывается увязано со стратегией поведения Спасителя.