Есть декалог буржуазного самосовершенствования, мещанского селф-мейда: как себя холить и лелеять, психическое и физическое здоровьишко в себе пестовать, душевное равновесие поддерживать. Никто не рождается вяленой воблушкой, надо долго и тщательно себя вялить.
Различие между селф-мейдом и нормальной жизнью не вполне явное. Тут и пригодится декалог Чехова. Это его письмо брату, художнику Николаю, написанное в марте 1886 года. Через три года Николай умер от туберкулеза. Впрочем, туберкулезом болели оба брата, и если бы Николай придерживался бы декалога, который ему сочинил младший брат, прожил бы дольше.
Формально Чехов пронумеровал восемь заповедей, не десять. Но текст шире перечня.
Начал Чехов с Иисуса:
«Ты часто жаловался мне, что тебя «не понимают!!». На это даже Гёте и Ньютон не жаловались… Жаловался только Христос, но тот говорил не о своем «я», а о своем учении… Тебя отлично понимают… Если же ты сам себя не понимаешь, то это не вина других…»
Вот и первая заповедь: не считай себя богом, существом по определению непознаваемым. Или уж считай всех людей богами.
Сказав это, Чехов тут же, в начале, очень деликатно и педагогично, хвалит брата:
«Ты добр до тряпичности, великодушен, не эгоист, поделяешься последней копейкой, искренен; ты чужд зависти и ненависти, простодушен, жалеешь людей и животных, не ехиден, не злопамятен, доверчив… Ты одарен свыше тем, чего нет у других: у тебя талант. Этот талант ставит тебя выше миллионов людей, ибо на земле один художник приходится только на 2000000… Талант ставит тебя в обособленное положение: будь ты жабой или тарантулом, то и тогда бы тебя уважали, ибо таланту всё прощается».
Похвала — конфетка, подслащивающая вторую заповедь: не жалей себя. Точнее, не ищи себе «оправдания извне». «Брось я сейчас семью на произвол судьбы, я старался бы найти себе извинение в характере матери, в кровохаркании и проч. Это естественно и извинительно. Такова уж натура человеческая».
Впрочем, «натура человеческая» — оксюморон. Человеческое не от природы. От натуры звериное, а человеческое это высший порядок. Чехов радуется, что брат совестлив, подыскивает оправдания: «А что ты чувствуешь себя на ложной почве, это тоже верно, иначе бы я не называл тебя порядочным человеком. Пропадет порядочность, ну тогда другое дело: помиришься и перестанешь чувствовать ложь…»
Так что жалость к себе далеко не самый тяжелый грех. Бессовестное свинство хуже. Тут Чехов вполне солидарен с Моисеем и Господом Иисусом Христом. Не прелюбодействуй! Только у Чехова это первая заповедь, потому что поводом к письму послужило «бегство» брата в публичный дом.
Переходя к следующим заповедям, Чехов несколько мнется, он пытается сформулировать, кого именно он описывает. Не «натуру», а нечто сверх-натуральное. В итоге он обозначает «настоящего человека» тремя словами: интеллигент (что нужно, «чтобы чувствовать себя в своей тарелке в интеллигентной среде»), человек образованный, культурный, воспитанный — точнее, «известным образом воспитанный». Чему Чехов противопоставляет интеллигентность? Не аристократизму, а мещанству. Они ж с братом из мещан, даже хуже — из мещанства. «Плоть мещанскую» Чехов определяет тремя признаками: розги, вино и подачки.
Итак, третья заповедь: прощай! Интеллигентные люди «уважают человеческую личность, а потому всегда снисходительны, мягки, вежливы, уступчивы… Они не бунтуют из-за молотка или пропавшей резинки; живя с кем-нибудь, они не делают из этого одолжения, а уходя, не говорят: с вами жить нельзя! Они прощают и шум, и холод, и пережаренное мясо, и остроты, и присутствие в их жилье посторонних…».
Четвертая заповедь: помогай! Интеллигентные люди «сострадательны не к одним только нищим и кошкам. Они болеют душой и от того, чего не увидишь простым глазом. Так, например, если Петр знает, что отец и мать седеют от тоски и ночей не спят, благодаря тому что они редко видят Петра (а если видят, то пьяным), то он поспешит к ним и наплюет на водку. Они ночей не спят, чтобы помогать Полеваевым, платить за братьев-студентов, одевать мать…».
Пятая заповедь перекликается с «не укради», только сужена для конкретного персонажа: «уважают чужую собственность, а потому и платят долги».
Шестая опять совпадает с классикой: не ври. Чехов описывает очень важный, хотя редко понимаемый, тип лжи: «Они чистосердечны и боятся лжи, как огня. Не лгут они даже в пустяках. Ложь оскорбительна для слушателя и опошляет в его глазах говорящего. Они не рисуются, держат себя на улице также, как дома, не пускают пыли в глаза меньшей братии… Они не болтливы и не лезут с откровенностями, когда их не спрашивают… Из уважения к чужим ушам, они чаще молчат».
Седьмая заповедь кажется повторением второй (не жалеть себя, не оправдывать себя обстоятельствами), но все же она о другом — о том грехе, который Кант считал самым тяжелым, о грехе манипуляции другим: «Они не играют на струнах чужих душ, чтоб в ответ им вздыхали и нянчились с ними. Они не говорят: «Меня не понимают!» или: «Я разменялся на мелкую монету! Я б<…>!!.», потому что все это бьет на дешевый эффект, пошло, старо, фальшиво..»
Восьмая заповедь это доброе старое «не завидуй», только поданное как борьба со снобизмом и тщеславием: «Они не суетны. Их не занимают такие фальшивые бриллианты, как знакомства с знаменитостями, рукопожатие пьяного Плевако, восторг встречного в Salon'e, известность по портерным… Они смеются над фразой: «Я представитель печати!!», которая к лицу только Родзевичам и Левенбергам. Делая на грош, они не носятся со своей папкой на сто рублей и не хвастают тем, что их пустили туда, куда других не пустили… Истинные таланты всегда сидят в потёмках, в толпе, подальше от выставки… Даже Крылов сказал, что пустую бочку слышнее, чем полную…»
Девятая заповедь: твори! Чехов тут берет метафору из Евангелия, из притчи о талантах: «Если они имеют в себе талант, то уважают его. Они жертвуют для него покоем, женщинами, вином, суетой… Они горды своим талантом. Так, они не пьянствуют с надзирателями мещанского училища и с гостями Скворцова, сознавая, что они призваны не жить с ними, а воспитывающе влиять на них. К тому же они брезгливы…»
Десятая заповедь соединяет два принципа, на первый взгляд, не связанные. Не пей, раз, и живи красиво, два. Разумеется, «красивая жизнь» тут не совсем то, о чём гламурные журналы. Да, гигиена: «Они не могут уснуть в одежде, видеть на стене щели с клопами, дышать дрянным воздухом, шагать по оплеванному пол … Они не трескают походя водку, ибо они знают, что они не свиньи. Пьют они только, когда свободны, при случае… Ибо им нужна mens sana in corpore sano».
Тут, конечно, Чехов пишет именно о том, что видел в брате, но выводит к чему-то универсальному, выводит не без труда, подыскивает слова:
«Они стараются возможно укротить и облагородить половой инстинкт… Спать с бабой, дышать ей в рот <…> выносить ее логику, не отходить от нее ни на шаг — и всё это из-за чего! Воспитанные же в этом отношении не так кухонны. Им нужны от женщины не постель, не лошадиный пот, <…> не ум, выражающийся в уменье надуть фальшивой беременностью и лгать без устали… Им, особливо художникам, нужны свежесть, изящество, человечность».
Вот оно, наконец-то! Будь человечен и находи человечность в другом!
Есть тут селф-мейдинг? Да, конечно. Может быть мещанство трезвое, поднятое, эстетически развитое, филантропическое? Да, конечно! Что же у Чехова такого, что категорически не по нутру эгоизму? Призыв к творчеству и человечности, разумеется. Ты не кактус, ты человек, носитель таланта. Какой-то талант есть у каждого. Дело не в том, чтобы ввести себя в рамки, а в том, чтобы вырваться из рамок. «Уйти из дому», как Лев Толстой – то есть, уйти из себя. Уйти в космос, уйти в человечность. Из мира координат, из мира регулируемого и надежного в мир бесконечного, рискованного, не потребляющего, а производящего, не доживающего отпущенный срок с максимальным комфортом, а в мир живущий и животворящий.