[По проповеди в воскресенье 6 августа 2023 года]
«любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу» (Рим 8:28).
Сегодня память святых Бориса и Глеба. Их стали почитать святыми сразу после гибели, в отличие от их отца Владимира. Какой контраст: Владимир, казалось, столько сделал для древней Украины (ни намёка на нынешнюю Россию тогда не было, Суздаль и Владимир были молодыми колониями, далекой окраиной древней Украины), но относились к нему нехорошо. Это императоры России хвалили Владимира за крещение народа, а преподобный Нестор Летописец саркастически писал, что Владимир крестил киевлян мечом, а новгородцев огнем, что Бог послал Владимиру смерть, когда тот собрался идти войной на сына в Новгород. Какое уж тут почитание! А Бориса и Глеба — да, их почитали и князья, давали деньги на строительство церквей Борисоглебских, но и народ их почитал. Да и не так уж велика была пропастями между князьями и народом. В других странах Европы тоже почитали князей и королей, которые были убиты не в разгар битвы, а в разгар юности, были убиты предательски. В отличие от Христа эти страстотерпцы, конечно, и не могли позвать легионы ангелов себе в помощь, но как и Христос, они приняли смерть не с проклятиями и в бою, а как волю Божию.
Конечно, в наши дни совершенно иначе, чуть иронично звучит молитва тропаря: «Молиться о державе средников ваших богоугодней быти и сыновом Российским спастися». Уж конечно, «сродники» Бориса (названного по имени болгарского хана) и Глеба — не мы, нынешние москвичи, и «спастись» сыновом Российским сегодня означает покинуть Украину, освободив ее от самих себя и заодно избегнув возможной гибели от рук украинцев.
За тысячу лет в мире стало больше лжи, больше лицемерия. Конечно, и в наши дни, как сказано в тропаре Борису и Глебу, причина зла — «злой властолюбец», убивающий тела братьев, «душам же коснуться не могулу». Но сегодня зло атакует прежде всего души, и слишком многие души спешат отдаться злу, прикрывая собственное «злое властолюбие» высокими словами о необходимости защиты традиционных ценностей, исторического прошлого, завоеваний предков. Мы обороняемся, и в этой самообороне готовы да Берлина и Нью-Йорка добраться. А пока поганим то, до чего можем дотянуться — Евангелие, Церковь, превращая христианство в прикрытие агрессии, бездушия, имперства.
Мы живём в тысячу раз богаче, дольше, здоровее, чем Борис и Глеб. И на что мы тратим это «лучше»?
Как в евангельской притче: где зерно Божье в душу запало, где Бог прикоснулся к человеку, туда и сорняки устремляются, и птички ищут, что склевать. Попаразитировать, заглушить, поработить Самого Бога.
Свет светит во тьме, потому что тьма не может без света, обрушивается на свет и пытается сделать его частью себя. И это не какая-то импортная тьма, это своя, внутренняя. Мы сами и сдавливаем свет в себе, мы сами извращаем этот свет, забалтываем и растрачиваем во имя свое, а не во Имя Божье. А как иначе, мы же такие несчастные, обездоленные, обобранные… Надо произвести деобобратизацию.
Вот тут и обнаруживается глубина веры апостола Павла, сказавшего: «Любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу» (Рим 8:28). Эти слова не случайно читаются на память Бориса и Глеба как зачин к словам Спасителя: «Любите друг друга. Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел» (Ио 15:17-18).
Человек определяет добро как то, что позволяет минимизировать зло. Бог определяет добро как то, что позволяет максимизировать любовь. Человеческое «всё ко благу» — это суеверная надежда на то, что Бог поможет с деньгами, работой, здоровьем, и что если кто-то беден или болен, так это сам виноват, прогневал Бога, недостоин.
Божье «всё ко благу» — это надежда Бога на то, то человек увидит любовь Божию и в болезни, и в разорении, и в самой своей смерти, возможно, страшной и незаслуженно мучительной, и ответит любовью, а не отчаянием.
Неверие и суеверие окружает свет тьмой, вера даже во тьме различает свет Божий.
Песнь Песней говорит, что любовь сильна как смерть. Любовь сильнее! Смерть нужна биологически, чтобы новое поколение получило в свое распоряжение мир, не загроможденный предыдущими поколениями. Любовь нужна по-человечески, чтобы воскресить всех и жить вместе вечно, не толкаясь, а общаясь. Смерть уничтожает другого, любовь обнимает другого.
Любовь это счастье, которое может совершаться и в горе, и в слабости, и даже в смерти. В своей, конечно, не в чужой. Любовь Божья проявляется прежде всего в том, что Сын Божий выбирает погибнуть, но не погубить. Бог встраивает Свое бытие в наш мир болезней, скудости, эгоизма, чтобы мы могли встроить свою жизнь в Его бытие — бытие любви. Бог всё, что с нами происходит, помещает, имплантирует в Себя. Может произойти что-то плохое, но Бог и это объемлет. И если мы сохраняем веру в то, что Бог нас любит — заметьте, не «любим Бога», это дело слишком высокое, чтобы взять и брякнуть «я люблю Боженьку» — а веруем, что Бог любит нас, когда всё болит или над головой бомбардировщики — тогда и любовь к людям становится возможной, даже к людям, которые нас хотят убить. Любовь сильнее смерти.
Бог берет всю нашу жизнь, как целое, и принимает ее на Себя. Взамен Бог предлагает нам частицу Себя — кусочек хлеба, глоток вина, а иногда и этого нет, а только дуновение Духа Божия, только прикосновение ладони, даже одного пальчика Господа Иисуса Христа, — и эта частица перевешивает весь ужас, освещает весь мрак и мы вслед за Златоустом говорим «слава Богу за все», потому что частица Божьей любви — это всё, это целое, а всё наше зло и даже смерть это лишь пылинка, росинка на траве Страны Божьей, и зло со смертью испаряется, а пятнышко любви Божией засияет ярче тысяч солнце, не сжигая, а оживляя.
