Выявление структур текста — занятие чрезвычайно увлекательное, но малоблагодарное. Читателю эти структуры неинтересны. Лев Толстой был чрезвычайно доволен структурой «Анны Карениной», тем, как различные темы сливаются и расходятся словно мелодии фуги, но большинство слушателей просто наслаждаются фугами, не анализируя их.
Впрочем, читатели не прочь полакомиться пикантными открытиями, вытекающими из исследования структур. Например, из сравнения евангелий Марка и Иоанна следует, что Иоанн опирался на Марка и только на Марка, сокращая количество эпизодов, вставляя речи, но не сохраняя в целом порядок эпизодов. Благодаря это сохранению порядка становится ясно, как сильно Иоанн редактировал Марка — например, так переделал рассказ об исцелении слепого слюнями, что только слюни и остались (а главное, рассказ остался на своем месте в структуре).
В двух случаях Иоанн решительно переместил эпизоды, не сильно редактируя — самый яркий пример это изгнание торгующих. Но в двух случаях Иоанн не только переместил, но и радикально переделал эпизоды Марка. Например, у Марка Иисус спорит с Петром (8:32) и говорит:
Примечательно, что эта фраза при разбивке на главы была отделена от рассказа о споре с Петром. Весь этот эпизод Иоанн превратил в эпилог своего евангелия, так что слова Иисуса стали звучать так:
«И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрёт» (Ио 21:23).
При этом у Петре говорится так же, как у Марка: с признанием его величия, но с описанием его недостатков.
С Петром связан и еще один радикально переделанный эпизод — чудесный лов рыбы. Тут можно предположить влияние Луки, потому что Марк просто описывает призвание апостолов, а Лука (5:1-10) прибавляет чудо умножения улова. Иоанн это чудо помещает в самый конец, у него Иисус говорит Петру не ловить людей как рыб, а пасти их как овец.
Здесь и хочется от структуры обратиться к образу. К тому, что не выделяется красным шрифтом как прямая речь, а к тому, что, минуя голову, прямо обращается к сердцу и потому подчас важнее сказанного. Главный образ всех евангелий понятен — крест. Одно дело «прости их», сказанное в баре пьянице, который лезет в драку из-за пустяка, другое дело «прости их», сказанное на кресте. Образ хлеба, образ воды, воздуха, земли, огня. Но у Марка есть один образ, который другие евангелисты использовать не стали: образ лодки.
«Лодка» в Новом Завете — «плойон», среднего рода как «судно». В Деяниях оно переводится как «корабль». Но ведь и Галилейское озеро евангелисты называют морем? Они воспринимали его как море, так и свои судёнышки они воспринимали как корабли. Эмоционально это важно.
У Марка лодки появляются в самом начале в описании призвания апостолов (1:20). У Матфея с Лукой эти корабли уплыли аж в четвертую главу, у Иоанна вообще отсутствуют.
Проповедь, которая у Матфея на горе, а у Луки под горой, у Марка — в лодке (4:1). Объяснение довольно странное: мол, народу собралось очень много, теснили. Да неужели! Если бы дело было только в этом, то за изложением проповеди не следовал бы эпизод с Иисусом, который спит в лодке во время бури. В этом рассказе примечательно, что ученики будят Иисуса и упрекают Его в безразличии к их возможной гибели, как будто Он Сам не погибнет от шторма.
Сразу за этим следует рассказ о разрешении бесам жить в свиньях — и свиньи единственные герои евангелия от Марка, которые тонут. Рассказ начинается с описания того, как лодки приплыли, и завершается просьбой исцеленного к Иисусу в лодке — взять его с собой.
На лодках Иисус с учениками уплывает отдохнуть и вместо отдыха совершает чудо умножения хлебов, а сразу за этим следует хождение по водам. На этот раз Иисус не усмиряет бури, Он просто показывает, что буря бурей, а путь путём.
Лодки появляются и в 8 главе, последней перед рассказом о страстях. Второе умножение хлебов, очередной спор с фарисеями и как общий знаменатель — сравнение фарисейства с дрожжами. На лодке Иисус отплывает, чтобы встретиться с фарисеями ровно на одну фразу, на лодке уплывает обратно. Ученики забывают положить в лодку еду — то есть, хлеб, отсюда и следует каламбур о дрожжах.
Шесть рассказов, связанных с лодками — точнее, с морем и кораблями. Шесть! Это много. У Луки осталось два, причем исчезли даже усмирение бури и хождение по водам. Матфей сохранил все, хотя в рассказе о свиньях вычеркнул несколько упоминаний лодок, явно посчитав их избыточными. Иоанн оставил два, сделав их, однако, ключевыми: хождение по водам и чудесный лов рыбы.
Какого именно эффекта добивался Марк, упоминая лодки? Мог бы ведь «просто» написать: Иисус увидел Андрея с Петром и позвал их, те пошли за ним. Иисус начал проповедовать. Какая разница, в лодке или на горе?
Самое страшное, что у меня было в жизни, случилось в милейшем Ораниенбауме. Это императорское поместье самое детское, мы там и были с детьми, и даже посадили их в лодку покататься среди пруда. Погода была ясная-преясная. Но приморская, чего мы не учли. Через десять минут, когда лодка была ровно на середине, разразился сильнейший дождь. Мальчикам было 6 и 10 лет. Старший стал открывать зонтик. Это красное пятно зонта, которое ветер скрутил в тряпку, у меня навсегда осталось в памяти. К счастья, буря утихла так же быстро, как налетела.
Как автомобилист я знаю, что аналогичных жутких ситуаций на дорогах — каждый день сотни. Они проходят незамеченными никем из участников, потому что ничего же не произошло. Бури не было, а просто кто-то чуть было не врезался по темному времени в группу подростков или что-то в этом роде. В одном учебнике по автовождению описывается страшный сон автомобилиста: перед машиной выскакивает подросток на роликах. Со мной такое было, да не один выскочил, а десяток. К счастью, дело было в пробке, скорость была минимальной.
Евреи были сухопутные люди. Кораблем спасения церковь назвали греки, еврею в голову не пришло бы сравнивать синагогу с кораблем, а греки те же утки, плавают как торгуют, торгуют как плавают. Житейское море и корабля спасения… Нет уж, пусть будет по-нашему, по-русски — судно спасения. Золотая середина между сухопутным евреем, для которого Тивериадское озеро — море, а суденышко — корабль, и греком, для которого и Средиземное море — озеро, а исполинская трирема — байдарка. Судно спасения! Мы в ём живём, кушаем и какаем (судно же), подташнивает иногда, в увольнение на берег — а как же… Ладно, Капитан милостив… Главное, не палите, это ж не крейсер, и помни, что ты всего лишь матрос, а кого Капитан захочет взять на борт в вечность — не твоего весла дело.