«Иисус же стал пред правителем. И спросил Его правитель: Ты Царь Иудейский? Иисус сказал ему: ты говоришь» (Мф 27, 11).
«Же» возвращает к словам «и предали Его Понятию Пилату» (Мф 27,2), после которых Матфей вставил рассказ о раскаянии и самоубийстве Иуды. Гениальная вставка!
Почему-то никто не спрашивает, не выдумал ли Матфей самоубийство Иуды. Вот про вифлеемскую звезду, поклонение пастухов и волхвов спрашивают постоянно, тревожатся, а не зафантазировал ли Лука. Слишком уж хорошо! А что Иуда повесился — верим охотно, приятно, одним иудой меньше стало!
Вставка, наверное, объясняется тем, что Матфей последовательно выискивает в Ветхом Завете что-то, «свидетельствующее», «предсказывающее» события Нового Завета. Но гениальность не в этом, конечно, а в том, что самоубийство Иуды и убийство Иисуса это такие полюса…
Примечательно, что Эмиль Дюркгейм, французский социолог и как бы основатель науки о суициде, считал Иисуса самоубийцей. А вот про Иуду почему-то ничего не написал.
Напёрсточник.
Ещё у Матфея гениальная вставка слова «стал». Мог бы просто повторить: «Иисуса же поставили перед Пилотом». Нет, «стал»! Мою подростковую душу очаровал эпизод, придуманный Дюма: английский король Карл I схвачен протестантами, арестован, сидит на стуле, рядом слуга. Входит полковник и командует: «Пора в путь». Король поднимается и говорит слуге: «Вели подать коня, я еду». Перехватывает инициативу. Символически? Ну да, ну да… Так вся суть человечности — в способности превращать символы в реальность, давая отпор бесчеловечности, которая пытается превратить реальность в символ.