«И, воззрев на них с гневом, скорбя об ожесточении сердец их, говорит тому человеку: протяни руку твою. Он протянул, и стала рука его здорова, как другая» (Мк 3, 5).
Это единственное место в Евангелии, где прямо говорится о гневе Иисуса, — да и то, из трёх разных вариантов рассказа гнев упоминается лишь Марком. Но уж так устроен человек, что он выковыривает из книги любви и милосердия немногие слова о гневе и раздражении, словно изюм из булочки, и предъявляет их миру как главное, как сердцевину, как то, ради чего слова любви. Словно милосердие Божие — лишь наживка, призванная ввести человека в царство немилосердия.
К счастью, и до, и после этого эпизода Библия довольно однозначно осуждает гнев. Пс. 4: 5-6: «Гневаясь, не согрешайте: размыслите в сердцах ваших на ложах ваших, и утишитесь; приносите жертвы правды и уповайте на Господа».
О том же говорит апостол Павел в Еф. 4, 26: «Гневаясь, не согрешайте: солнце да не зайдет во гневе вашем». С точки зрения греческого языка, это абсурдное требование, потому что в греческом отдельное слово обозначает гнев и отдельное — ярость, и вот если раздражение лишь на день — так это ярость, а не гнев. А гнев — ого-го! «Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса...» Гнев — это когда тридцать три года не просто помнишь зло, но каждый день готов убить того, кто тебя разгневал.
Для древнего еврея всё было чуть иначе: гнев — это вполне рядовое чувство, это праведное чувство, Творец гневается, и следующие за Творцом гневаются, всё нормально, всё путём (Rodney J. Decker. Anger and Sin. По статье: Dan Wallacem CTJ, 3 (1989), 353-72).
Ну вот рядовым гневом так уж быть, можно гневаться. Да не выйдет: это у древнего еврея гнев мог быть рядовым чувством, а у нынешних людей, даже евреев, это чувство генеральское. Но Иисус есть Бог, из Генерала ставший рядовым, так что отставить гнев! Вольно!