Если «все спасутся», тогда какой смысл в наших нравстенных мучениях, в борьбе с искушениями? Греши — Бог простит!
Как в анекдоте о русском из Урюпинса, который вернулся из Лондона богачом. Его спрашивают, как он разбогател. «Да зашел в клуб, там в покер режутся. Я подсел и спрашиваю: «А что вы не вскрываетесь?» — «Сэр, тут все джентльмены, мы доверяем друг другу». — И тут мне поперло!...»
Нам кажется, что жизнь — это реакция на смерть и на то, что ведет к смерти. Без хлеба умру с голоду, поэтому работаю. Будет хлеб в изобилии — не буду работать. Хочу секса — поэтому ищу партнера по сексу. Высохнут гармоны — буду сидеть один, жевать хлеб, пиво пить, телевизор смотреть. Телевизор смотрю, потому что скучно. Не будет скучно, будут, скажем, бесплатные гладиаторские бои — не буду смотреть телевизор.
«Щелкни кобылу в нос, она махнет хвостом». Жизнь есть отмахивание от смерти.
Это не так глупо, это у великого Аристотеля лейтмотив, и вообще у древних. Движение — признак несовершенства. Если нечто двигается, значит, где-то есть пустое место, куда это нечто и вынуждено двигаться. Бог бездвижен, потому что Он есть полнота. Ему ничего не нужно.
Представление о вечном блаженстве как огромном пире куда глупее, ведь «пир» это опять покрытие недостачи. Есть и пить нужно только тому, кто не может обойтись без еды.
Вот тупик, куда заводит этика блага и его максимизации. Даже не тупик, а кольцевая дорога.
Не «благо», а любовь. Любовь не как удовлетворение полового инстинкта, чесание слизистых оболочек. Любовь как творчество и общение. Любовь не от нехватки, а от избытка. Бог есть именно такая Любовь.
Вот почему Бог прежде всего Творец, а уже в последнюю очередь — Спаситель. «Спасти» означает вернуть в нормальное состояние, когда живешь не потому, что нужда, а потому что в тебе дрожжи вечности. Не потому что «среда», а потому что ты — суббота, ты можешь перестать трудиться в поте лица и начать просто жить. И это «просто жить» — не валяться на песке, не вращаться цифровым облачным шаром в пустоте, а наконец-то обняться по-настоящему, говорить по-настоящему.
Как это «по-настоящему»? Ну, теоретически «не видел того глаз, не слышало того ухо, что приготовил Бог», но практически и видели, и слышали, крокодилы летают, но низенько. Так низенько, что любая болдинская осень в сравнении с Раем — еле холодящий холодильник. Но мы и этой малости побаиваемся. Как герой рассказа Чехова, чиновник, который рисовал завитушки и вдруг получилась красивая женская головка. Чиновник стал мечтать: вот, стану художником... Но быстро спохватился, вспомнив, как паршиво зарабатывает большинство художников.
Мы каждый день живем и в раю. Когда мы думаем и любим не отвечая, а спрашивая, не от недостатка, а от избытка, не для вытеснения смерти, а для воскресения воскресения.
