Тохтамыш взял Москву и отдал её своим воинам на разграбление.
— Как русские?— спрашивал он, лёжа в шатре и попивая кумыс.
— Кричат и плачут, великий хан,— отвечали ему.
— Ага, значит у них припрятано много добра.
Через три дня грабежа Тохтамыш повторил свой вопрос.
— Русские ходят хмурые,— отвечали ему.
— Пускай воины ищут,— разрешил хан.— Где-то ещё припрятаны деньги.
Грабёж продолжался три дня и три ночи, и Мамай опять спросил:
— Ну, как русские?
— Удивительно: веселятся, рассказывают анекдоты, смеются.
Мамай отбросил чашку с кумысом и ударил в ладоши:
— Собираемся и уходим, больше здесь нечего взять!
Нельзя смеяться над грешником, можно смеяться над грехом. Нельзя позволять себе смеяться над неудачником, можно позволять смеяться над собой. Ни смех, ни слезы, никакое другое физиологическое явление не бывают и не могут быть однозначно скверны и злы. Слёзы— признак и сострадания (и тогда— «блаженны плачущии»), и зависти (и тогда плачущий вовсе не блажен). Смех— признак и издевательской гордыни (и тогда— «горе вам, смеющиеся ныне»). Но смех может быть и признаком полнейшего освобождения человека от эгоистических забот, зависти и самолюбия. Тогда смеющийся не боится даже евангельского проклятия смеху— и правильно делает. Ибо Господь может осудить того, кто смеётся над грехом ближнего, но не может осудить того, кто смеётся над собственным грехом.
в самом верху страницы со словами
«Яков Кротов. Опыты»,
то вы окажетесь в основном оглавлении.