"А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими," (Ио 1:12)
Один из популярных современных вариантов перевода – «дал право». Слово «власть» за две тысячи лет уж очень испоганилось – вместе с явлением, конечно. Власть воспринимается как паразитизм на творчестве, как эксплуатация, как отношения садо-мазохистские, в которые можно включаться лишь в самых крайних ситуациях, когда выбора нет.
Что же, верующий сам себе угнетатель и угнетённый – диктует себе, как себя вести и кем быть? Играет в покер сам с собой, поочередно берёт один набор карт, потом другой, делая вид, что не знает карты «противника»? Это, между прочим, довольно разумное поведение, учитывая принципиальую многосложность человека, но об этом ли говорится в данном случае?
Современный человек – обычно неверующий. Впрочем, и абсолютное большинство людей древности были неверующими, не подозревая об этом. В лучшем случае, они были обрядоверы, националисты в религиозной упаковке. Слово «вера» было идентично понятию «религия», — не для всех, конечно. Та же драма была и с любовью, и с надеждой. Ну вот раб, который не надеется на освобождение, а надеется на дополнительную порцию каши – это же не настоящая надежда, а разновидность отчаяния. Десятая жена в гареме, которая надеется, что муж – идиот и садист – обратит на неё внимание, потому что она его любит и он её любит, — она понимает, что тут любовь и не ночевала? Ну вот так же и с верой в мире первозданной стадности.
Граница между псевдо-верой и верой проходит по пророкам, и это место понятнее, если прочесть начало книги пророка Осии. Бог велит пророку жениться на проститутке – вот как надо закручивать сюжет! Пророк женится и рожает трёх детей с именами как в пьесах Просвещения. Условно говоря, Антилюбовь, Антивера, Антинадежда. Или на индейский манер: вот был великий вождь по имени Божий Народ, Которому Бог Всё Прощает – а теперь вождя будут звать Народ, От Которого Бог Отрёкся и За Всё Накажет. А вот не надо бл…дствовать, мать вашу!
Вера отслаивается от религии, когда сыновья отслаиваются от отцов. Отцы спокойно грешили, а дети вдруг взбунтовались – они веруют, что Бог им сказал не грешить. Представления о грехе, о добродетели, о смысле жизни ощутимо меняются. Авраам, отец веры, с чистой совестью подкладывал жену в постель фараону, сына едва не зарезал, а уж там порубить в капусту врагов или обмануть кого, так он без этого дня прожить не мог, — скучно же. А потомки Авраама малость уже другие… Тут нужна двойная вера – вера в Бога Авраамова, раз, и вера в то, что Бог Авраама сейчас требует от меня не того, чего хотел от Авраама, говорит мне другие слова и глядит на меня другим взглядом. Отцы, к примеру, изготовили атомную бомбу, а вот мне лично Бог сказал, что дело это скверное и надо атомную бомбу ликвидировать, как бы ни напирали враги.
У пророка Осии всё заканчивается благополучно – гнев Божий проходит, истерзав несчастную женщину, муж её прощает, при этом выясняется, что муж-то – не пророк, а Сам Бог. Верующий и Тот, в Кого веруют, — одно. Пророк Божий – Бог, дети пророка – дети Божии, маленькие боги. Да и не такие уж маленькие, если приглядеться…
Вера без дел мертва, но вера – не дела. Вера без любви ничто, но любовь – не вера. Мало быть деятельным и любящим, чтобы быть верующим. А нужна ли вера вообще, если есть любовь и дела любви? Ну, как сказать… Человек, который уверен в том, что он любит… Царь Соломон был уверен, что любит каждую свою гаремницу… Израиль эпохи пророка Осии был уверен в себе как в народе Божием, а вот у пророка Осии – и у Бога – оказалось другое мнение…
Вера в Бога есть высшее проявление веры в себя. Вера в себя не есть самоуверенность, прямо наоборот. Вера в себя есть вера в то, что я могу ошибаться, могу считать любовью то, что любовью не является, могу считать делами веры – греховные безделушки, а то и преступления, но всё же, всё же могу и измениться. Покаяться. Не потому, что я такой совестливый – я бессовестный – а потому что Бог.
Моя бессовестность, конечно, Бога во мне блокирует, но я беру в руки книгу пророка Осии – или Евангелие от Иоанна – и верую, что моё настоящее имя это не моё имя, а Имя Божие. Имя мне Бог, и я могу быть Богом – «сыном Божиим», назовём это на всякий случай, для красоты и для успокоения инквизиторов. Конечно, именно тогда, когда я стану Сыном Божиим, называющимся Именем Божиим, полным деятельной любви Божией, я особенно чётко пойму, что человек богом быть не может — вот когда я был грешником и идолопоклонствовал перед своим «я», тогда я этого не понимал. Такая вот лента Мёбиуса ведёт к Богу.
Язык оказывается не в силах описать реальность веры. Но не мычать же! Язык говорит, что я могу быть сыном Божиим – «могу», «имею возможность», «имею право», «имею власть». Но это бред – и поэтому язык сразу добавляет противоположное: эта власть мне «дана», эта возможность – «по вере», не по факту. Я могу – потому что не я могу, а Бог может. Я люблю не потому, что я люблю, сволочь я безлюбовная, такая-рассякая. Я люблю, потому что я верую, и верую, потому что люблю, а так-то я не верующий, а предатель веры.
Человек вновь и вновь выпихывает Бога из своей жизни. Да человеку песчинка в ботинке страшно мешает, что уж о Боге говорить! Заменить Бога «любовью», «творчеством», заменить веру в Бога – впрочем, её можно и не заменять, просто вычеркнуть… Религию заменить государством. Демократическим, конечно, но и мягкий деспотизм тоже сойдёт, на худой конец.
Как спасти нас от на самих? Вот – Сын Божий, Он и есть спасение. Он, конечно, тоже будет цитировать пророка насчёт того, что все верующие сыны и дочери Божии и боги, но цитата цитатой, а спасение в том, что не я, а Он – Сын Божий. Только Он – и только Бог. Не ещё один камешек в ботинке, не новый какой-то Путь, а зрение моё, слух мой, жизнь моя. Без Него – всё ничто, опять будет бл…дство и самообман. С Ним – ну, с Ним, конечно, тоже будет и бл…дство, и самообман, в этом смысле способности человека совершенно безграничны, но с Ним будет и святость – насколько меня с Ним соединяет не моя самоуверенная любовь к людям, не мои великие добрые дела, а моя вера. Вера во Имя Его, во то, что меня зовут не мной, а Им, и Бога зовут Им же, и произошло на перекрестье распятия короткое замыкание, и оно не должно разомкнуться.