Читая Библию
930 год до р.Х.: мизинец тоньше пениса или наоборот?
В исторических хрониках стихи встречаются нечасто, реже, чем у Гегеля. Обычно это какие-то кусочки народного фольклора, которые дороги сердцу даже суховатого летописца. Например, в рассказ о том, как сын царя Соломона потерял власть над большей страны, врезана развесёлая и наглая частушка:
— какая нам часть в Давиде?
нет нам доли в сыне Иессеевом;
по шатрам своим, Израиль!
теперь знай свой дом, Давид!
Частушка эта — против сына Соломона Ровоама, что уже нетривиально. Более того, если внимательно читать рассказ, то обнаруживается, что он весь — едкое высмеивание и Давида, и Соломона, и их неудачливого потомства. Рассказ подтверждает гипотезу, что в принципе именно Самария («Ефрем»), именно северная часть Израиля — первоначальное ядро государства, наиболее развитая часть, которая поэтому и стала первой жертвой атак с востока. Именно тут изначально была столица, Сихем, который был богатым городом уже за тысячи лет до р.Х. Поэтому сын Соломона едет в Сихем и заискивает перед народом Севера, чтобы его утвердили на царство. Это больше похоже на Новгородскую республику, чем на ту самодержавную монархию, которую воспевали придворные льстецы. Богатство севера — прямое следствие географического положения, близости к региону, через который проходили главные торговые пути. Иерусалим — дыра, получающая доходы исключительно от паломников, что объясняет, кстати, ожесточённую борьбу династии Давида за монополию на жертвоприношения.
Жуткая ненависть «евреев» к «самарянам» — это ненависть провинциалов к столичным жителям, которые правили-правили, да и доправились, рухнули. Роли поменялись, дыра стала пупом земли и сочинила себе свою собственную возвышенную историю. Но поскольку отношение древних летописцев к текстам было исключительно уважительным, то вот — остались следы первоначального расклада. Давай-давай, Давидка, поцарствовал и будет! Британский лев убрался в свою раковину, а ты убирайся в свой шалашик иерусалимский, там тесно, но уж скорчишься, ничего! Нравы были простые, и безымянный сатирик вложил в уста Ровоама Соломоновича I похвальбу, достойную кукольного короля: «Мой мизинец толще чресл отца моего!» «Чресла» это деликатный псевдоним для того жезла, который у всех мужиков под пупом. Даже трудно сказать, над кем больше смеялись северяне — над Ровоамом с его мизинчиком или над Соломоном, у которого пенис ещё тоньше.
