Подставить руки Богу

Ранее

Две картины Рембрандта — хорошо всем знакомая «Возвращение блудного сына» и менее знаменитое «Сретение» в Стокгольме — перекликаются между собой. На обоих пожилой еврей — в «Возвращении» он помоложе, в «Сретении» подряхлее — прикасается руками к сыну. Только в «Возвращении» сын — свой, блудный, взрослый, потасканный. В Сретении Сын — чужой, новорожденный, сияющий как новая серебряная ложка. Главное, впрочем, различие в положении рук. В «Возвращении» они возложены на плечи сына, в «Сретении» — Симеон держит Младенца на согнутых руках, довольно неловко (мужчина же!), словно его руки это весы.

Симеон, вполне возможно, не только Иисуса попросил у родителей — взвесить. Логика повествования к этому предположению подталкивает. Много их, младенцев… Надо подержать в руках, чтобы понять, чтобы почувствовать — тянет он вниз, как человек, или подымает вверх.

Впрочем, любой первенец тянет вверх. Первая дочь, первый сын, первый внук или внучка. Мы словно теряем девственность и вступаем в новый, чудный мир надежды и счастья.

А потом второй сын… пятая внучка… А те, первые, уже выросли и, может, и не блудный сын, но всё равно понятно, что это нормальные, обычные, средние люди, какими и мы были. Чуда не произошло. Это в лучшем случае, а в худшем, как сказал Екклесиаст, потомкам вообще наплевать на наши надежды, они обменяют всё, что мы с таким трудом для них копили, на одну пирушку с друзьями, от которой даже воспоминаний не останется.

Но вдруг… Вот совершаем мы литургию в квартире, где шкаф наполнен чудесными куклами, и крест стоит прямо перед этим шкафом. Материалистически говоря, и куклы, и распятие, — идолы. Кощунство. Мы не можем их оживить. И слава Богу — не хватало только, чтобы Иисус опять на кресте мучался! Вера открывает нам, что среди множества однотипных предметов один — иное. Исключение. Долгожданное чудо. Хотя внешне — нет доказательств. На то и вера.

То же самое с детьми. Симеон не детей взвешивал — Симеон себя взвешивал, а Иисус оказался как раз весами. 

В отрывке из послания к евреям, которое читается на Сретение, очень странное для нас сравнение, основанное на представлении о том, что всё потомство мужчины содержится в мужчине как икра в рыбе. Все поколения — уже есть, только маленькие-маленькие. Физически это не так, а духовно — каждый из нас может и должен нести в себе всех людей в надежде, что они будут жить счастливо, творчески, вечно. Обнимать всех этой надеждой, как отец обнимает блудного сына. Всех — кроме Одного человека — Иисуса, Сына Божия — Который, наоборот, нас притягивает к Себе как магнит и несёт на Себе. Вот, мы Его увидели вместе с Симеоном. Что же, теперь умирать? Так ведь о Симеоне не сказано ни того, что он был старик, ни того, что он после этого сразу умер. «Не умрёшь, пока не увидишь…» означает «Будешь жить, пока не увидишь…» — и будешь жить и после этого, новой, другой, особенной, не своей, а Христовой жизнью, жить даже после того, как умрём. В тот момент, когда мы увидели в деревяшке — Крест Господень, когда мы увидели в женщине с ребёнком — Мать Воскресшего, мы уже получили свет, воскресение и жизнь вечную. Мы уже несём не смерть, а несём Христа — и Он нас несёт, всё человечество, и если не сразу отворяются врата рая, мы знаем — это чтобы в эти врата вошли все, вошли, неся как свидетельство нашей веры — Иисуса, маленького, как наша вера и живого, как Бог, в Которого мы веруем, лежащего в пелёнках, словно в погребальной пелене, умершего, чтобы никто не умирал бесповоротно, и родившегося из смерти, чтобы возродились все.

[По проповеди на Сретенье 15 февраля 2017 года]

Далее