"Отче наш". Царство Христово

Парадокс Евангелия — Евангелия как слова, как набора слов — в том, что Евангелие есть благая весть о «наступлении», «приближении» Небесного Царства. Сказать «небо приблизилось» всё равно, что сказать: радуйтесь тому, что небо стало землёй. Если «царство» — небесное, так это оно должно быть не на земле. «Небо» (во всяком случае, на языке Библии) это всего лишь «всё, что не земля». А если Иисус — это Царь небесного Царства, то, следовательно, небесное Царство стало земным. Было «Божие», «небесное», а стало — «Иисусово». Всевозможные Лжедмитрии по крайней мере выдавали себя за земных царей, а не заоблачных. Легко понять тех, кто морщился, плевался, а в конце концов не поленился ко кресту Иисуса приколотить: сошёл с неба, так, пожалуйста, чтобы обратно не улетел, мы Тебя гвоздиками-то зафиксируем. Не вышло! Царство Христово оказалось действительно Небесным — загнать его в землю не удалось.

«Царство», о котором Иисус говорит так часто, похоже на свет — оно одновременно и волна, и частица, и нечто длящееся, и нечто неподвижное. Царство Небесное и впереди, и уже есть — так человека, который поднимается в воздух на воздушном шаре или в самолёте, полёт — уже реальность, он уже в небе, хотя небо ещё выше его.

Один русский, выучивший греческий, предположил, что Иисус — это византийский богослов Василий Великий, потому что «царство» по-гречески — «василия», «Василий» — «царственный». Красивое предположение, только Иисус говорил не на русском или греческом, а на арамейском. «Царство» в Его устах звучало как «малкута» (от «малак» — «царствовать»). Царство есть, конечно, и географическое, пространственное понятие — ведь «небо» — тоже пространство, и астроном — всего лишь ищущий Бога географ. Но Царство — всякое, не только Божие — есть и царствование, как еда тогда еда, когда налицо поедание, а музыка — когда есть исполнение музыки. Чем просьба о том, чтобы Царство Божие наступило, отличается от просьбы, чтобы воля Божия свершилась? Да тем, что воля — монологична, а Царство — там, где есть подданные. Царь не может без подданных, и тем более он царь, чем более у него подданных, тогда как волевой человек — и в одиночестве волевой человек. Воля Божия может совершиться ценой уничтожения всех грешников или, будем надеяться, всего греха, но Царство Божие не там, где нет греха, а там, где любовь и любящие.

Царство Небесное Иисус сравнивает со многим, но только не с земными царствами. Царство Небесное подобно освещённому окну на вечерней улице, окну старинного дома. На подоконнике стоят горшки с цветами, старые детские игрушки, любовно сберегаемые, занавеска светится тёплым оранжевым светом, и верится, что там, за занавеской, все то, что в детстве было счастьем: круглый стол, за которым весело пьёт чай семья, уютные уголки у каждого ребёнка, заваленный бумагами родительский стол, покой и уют, чуть пахнущие старым деревом, вообще всем, что нужно бы выбросить и купить новое, но жалко, потому что и негодная вещь, а согрета любовью, рядом с которой стояла. Ребёнок вырастает не тогда, когда обнаруживает, что уют — обманчивый, старье — не только согрето, но и обожжено страстями и бедами, а старое дерево изъедено червяками и опереться на него нельзя. Ребёнок вырастает, когда обнаруживает, что за тем, что ему казалось тёплым семейным очагом и что оказалось всего лишь холстом с изображением очага, есть настоящий очаг — и это Царство Небесное.

Человек отличается от животных способностью жить во времени — мысль, рассуждение, память открывают для нас прошлое и будущее. Фантазия и воображение делают возможным творчество, помогают верить, надеяться, любить. Рай не нужно воображать, но без воображения всё-таки трудно вести себя достойно Рая. Но дар видеть невидимое, как и любой другой, можно извратить в способность видеть то, чего просто нет и быть не может. Человек свою силу верить в Царство Божие направляет на жизнь в царстве фантазмов, вымыслов. Он домысливает не о Божественной жизни, а о людской: что чувствуют в отношении его другие люди, как они к нему относятся, какие козни замышляют. Конечно, совсем не пытаться представить, что думают о нас окружающие — глупо, но рассудок знает свои пределы, а фантазия, подхлёстываемая страхом и ненавистью — нет. Так вполне здоровый человек вступает в шизофренический, параноидальный мир подозрений, которые сами себя подтверждают, злобы, которая все истолковывает в оправдание себя. Это не единственная опасность: фантазии о других, в конце концов, поддаются рассудочному опровержению. Но человек способен фантазировать и о себе самом. «Я не виноват, потому что сделал лишь сотую часть того зла, которое мог и которое должен был бы по естеству своему сделать», — так рассуждать мы принимаемся, потому что видим не настоящий мир, и не Мир Христов, а параллельное пространство, в котором наше «я» не сковано слабостью и робостью, делает все зло, на которое способно. Аскетика — постоянная молитва, любовь к себе и к другим, положенная в основу рассуждений о себе и других — выводит нас из мира фантазий, направляет наш разум в сферу действительности Царства Божьего.

Человек определяет своё положение в мире не только по внешним признакам, которые слишком часто говорят недостаточно, повторяются, но и по внутренним ощущениям. Осень отличается для человека от весны внутренним состоянием души: осенью учёба начинается, сил после отпуска ещё много, душа помнит об осенних праздниках и о приближающейся зиме. Весной может быть похожее солнца и похожая температура, но человек помнит о наступающем лете. Во время отпуска человек может приехать в город, очень похожий на тот, из которого он уехал. Но в этом городе у него нет знакомых, нет работы, и это — отпускной город, это место веселья, радости, света.

Таково и Царство Небесное. Оно «пришло», «приблизилось». Оно рядом, но его не видно, как не видно москвичу в Москве того города, в который приезжают иностранные туристы. Чтобы жить в этом Царстве, нужно знать то, чего не знает обычно человек, нужно иметь опыт, которого не имеет обычно человек, нужно любить Того и так, Кого человек обычно не знает и не любит. Тогда внешне ничего или мало меняется — но меняется время года, меняется печаль на радость, меняется человек, становясь туристом для мира сего, командированным с Неба.