Асимметричность любви

В Евангелии довольно много выражений «люби, как любят». Иисус любит тебя — ты так же люби других. Любишь себя — так же люби другого. Всё это вариации на простом факте взаимности любви.

Между тем, никакой «взаимности» в любви нет и быть не может. Может быть видимость взаимности на заре любви, когда налицо любовь-зерно, любовь-дитя. Амурчики все похожи друг на друга, но они вырастают, превращаются в архангелов, которые каждый — на свой манер.

На заре любви радуешься, что другой «испытывает те же чувства». А что радоваться? Это ведь не взаимность — я тебе сто рублей, ты мне сто рублей. Баланс-то нулевой! Ладно, для старта хорошо уже, что рука вытащила из кошелька заветную купюру и протянула другому. Тем не менее, главное испытание любви — в её главном достижении.

Любовь растёт, и становится заметно, что другой любит иначе, чем я, и что я люблю не так, как любит другой. Это может стать поводом для смущения, даже для искушения — может, мы просто разлюбили друг друга. Да нет же — всё правильно, всё верно! Не просто я люблю Бога не так, как Бог любит меня. Я люблю Бога и именно поэтому я становлюсь «я». Я обретаю себя. Не растворяюсь в Боге — и в любимом человеке. Обожение, слияние, преображение, единства обретение, и прочие высокие слова означают нечто, прямо противоположное растворению. Чем ближе двое, тем они различнее.

Если бы дело шло о материальном явлении, это была бы катастрофа. Берёза и дуб, растущие рядом, не мешают друг другу, пока они маленькие ростки, но вырастут — и ветки начнут упираться в соседа, а уж о корнях и говорить нечего. Невидимая, но ожесточённая борьба за воду снизу и за свет сверху.

Двое человек, человек и Бог — прямо наоборот. Пока их любовь начинается, лихорадит и трясёт, кажется тесно и трудно. Ну как же это — любовь к себе и любовь к другому. В одну телегу жизни впрячь не мочно... Да жизнь — не телега! Жизнь — поле, до которого доехала телега и выходим. Выходим в любовь. Тогда и становится ясно, что нет деления на ближних и дальних, самарян и иудеев, мужчин и женщин, нет деления на породы и национальности, и любая классификация людей, где в одной ячейке больше одного — ученические каля-маля. Каждый — сам по себе. В том и смысл, что так, как я могу любить, никто больше любить не может, но я могу любить как я только, если я люблю другого.

Любовь к мужу, к жене, к Богу, к детям, к друзьям, — тут слово «любовь» как слово «гроза». Гроза вроде бы одна, а молнии все разные. Потому любовь без бесконечности, любовь с обрывом, — это в лучшем случае зародыш, в худшем вздор, как и любовь «такая же», реакция по принципу «как ты, так и я». По-настоящему различны не любовь и ненависть — тут не различие, а несовпадение. По-настоящему различны любовь мужа и любовь жены друг ко другу, по-настоящему различны и поэтому именно по-настоящему любовны. «Чувства», может, и одинаковы — с точки зрения физиологии (хотя всё-таки вряд ли), а любовь — не разная, но различная, как различны лики, скрывающиеся за лицами.