Ты меня породил, я тебя и убью!

«и отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах;» (Мф. 23, 9)

За что досталось отцам (да и матерям, кстати, просто уж такая была жизнь, что мать воспринималась как жилетка отца)? Нет ли в этом хамства, бунта против отцовства как института? «Хамизм» критиковали многие. Ярче всего Розанов («Хам пришёл»). Глубже всего Бердяев. Только вот полезно помнить, что хамство — не самый страшный грех. Кроме блудящих сыновей, бывают блудящие отцы (и матери, но про них не мужчине говорить). Симметрии тут нет. Блудящий отец лишает не только блудного сына возможности покаяться, блудный отец всего лишает и старшего сына. Все вопросы человечества о зле есть вопрос: «Не блудит ли Отец Небесный?» «Бог умер» — лишь заострение «Бог ушёл», «Бог сблудил». Нет никого, перед кем можно было встать на колени блудному сыну. Встать на колени, действительно, может и не перед кем: потому что Бог во Христе поднял с колен всех. Когда сегодня верующий встаёт на колени, Бог всё равно ниже его — с тазиком воды для помывки ног.

Когда Спаситель советует не называть друг друга отцами, Он не охраняет величие Отца Небесного, Он жалеет людей. Быть отцом (или матерью, или учителем в общем, старшим) — величайший риск и крест. А ну как на Страшном суде за блудных сыновей спросят отцов? Хорошо, если блудный сын вернётся, а если нет? А если и старший, добродетельный сын от тебя уйдёт и начнёт поливать тебя грязью с высоты своей праведности?

Это ещё не худший вариант. Праведный сын может начать всюду хвалить отца, вещать от Его имени, и будет это вздорно, а часто и гадко. От имени учителя, проповедовавшего мир, будут воевать. Будут прикрываться именем любившего свободу, чтобы насаждать рабство.

Достойный ученик не будет злоупотреблять званием ученика, будет говорить от себя, отвечая собственной головой. Единственным, возможно, допустимым исключением, является признание себя учеником учителя, который гоним и презираем, от ученичества у которого никаких себе лавров не предвидится. Лишь бы гонимому учителю не стало хуже от появления нового ученика, а то иногда солидарность оборачивается медвежьей услугой.

Иисус сочетает в себе учителя абсолютно всемогущего и высшего, называться учеником которого — невероятная, недопустимая честь, и учителя абсолютно слабейшего, гонимого, ничтожного, в ученики которого должен записываться всякий порядочный человек из простой солидарности. Не человек должен решать, как тут быть, Иисус решает, разрешает одно: быть Его учениками ровно настолько, насколько «ученик» — обозначение горизонтальных отношений с другими людьми, а не отношений господства и власти. Любить друг друга не для того, чтобы образовать коллегию людей, взаимно любящих друг друга и потому повелевающих остальными, а любить друг друга, чтобы никем не повелевать.

* * *

Если расположить людей по степени владения языком, то, как и во многих других случаях, получится горб. Очень-очень мало людей-«маугли», которые вообще не умеют говорить (немые к ним не относятся, у немых иная техника речи). На другом конце горстка людей, которые владеют языком в совершенстве (Шекспир, Толстой).

Иисус всегда обращается к большинству. Толстой его и так поймёт (другое дело, что Толстого не поймут), Маугли не поймёт ни при каких обстоятельствах — во всяком случае, не поймёт языка, речи.

Есть два ярких примера полувладения языком — буквализм и гиперметафоричность.

Буквалисты полагают, что «не называть» означает не произносить слова «отец» иначе, как обращаясь к Богу. Они напоминают Буратино, который отказывался делить яблоки, потому что не мог понять, что яблоки в учебнике — условные.

Гиперметафориков меньше или, во всяком случае, они менее агрессивны. Для них всё перетекает во всё. Библия есть Коран, зубная паста есть облако в тюбике, тюбик есть царство Божие, любовь есть розы, розы есть позы и т.п.

С буквалистами общаться трудно, с гиперметафориками невозможно. Причины буквализма и гиперметафороза лежат, видимо (как и у Маугли) в детстве. Родители чего-то не доложили или переложили. То и другое лечится — но лишь при условии, что есть желание лечиться, а его обычно категорически нет. Та же проблема у тех, у кого не развилось чувство юмора.

«Не называть» — как и «называть» — чрезвычайно сложный процесс, ведь это процесс многосторонний. Не просто написал слово и прилепил, а говоришь с другим, подстраиваешься под него и его подстраиваешь под себя — а других-то миллиарды...

С «называнием отцом» такой алгоритм. В католичестве и православии священников называют отцами, но — внимание! — ни один священник, находящийся в здравом уме и здравой памяти, не назовёт кого бы то ни было «сыном» или «дочерью». Разве что в порядке шутки, и шутки горькой. Хороши дети! Так что изображения священника в виде ханжи, который свысока вещает: "Дочь моя! Сын мой!" это всего лишь карикатура. А если нет детей, то и слово «отец» теряет идолопоклоннический характер, что и требуется Господу Иисусу Христу.

Есть и ещё один языковой манёвр, который можно обозначить, как это сделал один сатирик применительно к людям, которых отправляют на повышение, чтобы не мешали, «пинок вверх». Назвать не «отец», а «отче». Сюда относятся и словесные монстры, которые выводят буквалистов из себя: «всесвятейший», «высокопреосвященнейший» и т.п. Тут превосходные степени не усиливают, а, напротив — в полном соответствии с законами языка — ослабляют эффект, устраняя превосходство.

Есть и третий способ (на самом деле, их много больше, но ограничимся тремя): всех подряд называть отцами. «Старик» — это обращение ведь означает ровно то же, что «отец», «пресвитер», «старейшина», «ветхий днями». Это почтительное обращение, которое в результате тиражирования и последующего замыливания полностью девальвировалось. Инфляция в языке идёт постоянно, слова обесцениваются со страшной силой — но творим новые. Буквалисты напоминают французов, которые до сих пор хранят облигации Российской империи 1915 года в надежде получить назад денежки, одолженные Романовым.

Забавно, что формальное исполнение заповеди «никого не называйте отцами» мешает исполнить её по сути. Ведь эта заповедь отменяет не родство, она отменяет старшинство. Она, конечно, оставляет отцовство Бога, но лишает всякого человека права «архонтизировать», «старейшинничать». Это — анархия в самом точном смысле слове. Не хочешь никого называть отцом? Не называй. А другого этому не учи — уча, ты берёшь на себя функцию отца.

В России протестантский догмат о недопустимости называть духовных отцов отцами имеет несколько трагикомический оттенок (на Западе — просто комический, потому что обнаруживает нечувствие к сложности бытования слова «отец» в культуре, вообще нечувствие к языку, особенно поразительное у тех, кто претендует быть «современным», а современности-то не осязает). В России не всегда ссылаются на то, что один отец — Бог, часто на то, что один отец — родной, биологический.

Бывает в этом и трагический оттенок — когда родители, мать или отец, ревнуют к религии. Зачем ребёнку кто-то, разве мы не дали ему все, что нужно для души и духа?

Проблема не в том, что ребёнок уже давно не ребёнок, скоро сам на пенсию выйдет. Проблема даже не в том, что слово «отец» многозначно, и видеть в «духовном отце» соперника родному или Небесному так же не следует, как видеть в воздушном шарике соперника земному шару. Проблема в том, что в нормальной русской семье никто не называет мужа матери — отцом. Он — папа! Папочка!! Папуля!!! Как и мама — мама, и не «мать», мать вашу!

Другое дело, что бывают семьи, в которых отцы — основатели. Основоположники! Создатели династий!! Торговых или религиозных, или тех и других одновременно!!! Таких папочками не называют. Эти уж точно отцы, отцы — основатели истинного христианства. Эти — точно соперники Богу, причём очень часто именно эти и проповедуют, что нельзя никого, кроме Бога, называть отцом. Эти — Бога свергли, сели на Его место и вещают. А местом-то ошиблись! И вещают — напрасно. Бог — не вещает, Бог — говорит, шепчет, убеждает, спорит, слушает, пихается, иногда даже пыхтит. Ну живой Он, что с Ним поделаешь! А вот эти — которые держатся прямо, словно Библию проглотили — они как неживые. Отцы! Глядя на таких, не хочется Бога отцом называть. Ну и не надо — в «Отче наш» ведь не «Отец», а именно «Папа», «Авва». «Отец» — «абину», «папа» — «авва».

Многие протестанты отчаянно сражаются с идеей, что «авва» — это ласкательное, утверждают, что оно — лишь синоним «отца». То есть, когда Иисус говорит «Авва Отче» — это «Отец Отец». Велик могучий протестантский языка! Русский язык у таких протестантов соответствующий — казённый, сухой, однозначный. К счастью, они все-таки в меньшинстве, но напороться на них может каждый. Они никого не называют отцами, но сами ведут себя как отцы — не папы, а именно отцы с очень большой буквы. Не надо их обижать при встрече, но и себя давать в обиду не надо — тем более, Бога, и продолжать говорить и молиться на обычном русском языке, в котором слове «отец» очень легко обозначает и тех, кто вовсе не отец, а просто духовник, или даже не духовник, а поп (что тоже — славянское «папа»), ни на какие отцовские права и обязанности не претендующий и даже от них шарахающийся, если ему эти права предлагают. «Отец Имярек» — такой же отец, как розовый мрамор — роза. Впрочем, не будем давать примеры — а то отцы протестанты и розовый мрамор запретят, и все, где обнаружат способность языка обозначать все, что нужно, используя не те слова, которые нужны.